Тучи сгущаются

Рава Лориана

– - Ну, верить в мою божественность я от тебя вовсе не требую. Я сам в неё не верю, если честно. Предание говорит, что когда Манко Капак с братьями и сёстрами вышли из скал, то они назвали себя сынами Солнца, и простой народ понял это так, что Солнце -- это такой мужчина, который являлся их отцом в том же смысле, в каком я являюсь отцом Прекрасной Лилии, -- услышав имя девушки, Диего весь зарделся, -- И простой народ верит в это по сей день. И сомнение в этом моменте некоторых даже оскорбляет. Так что вслух и принародно эту тему лучше не обсуждать. Я сам думаю, что Манко Капак скорее изъяснялся метафорически, ведь Солнце изливает свой свет на всех и не обделяет никого, также и люди должны сделать своё имущество общим, чтобы никто

не был рабом, никто не оставался голодным и бездомным. Солнечный свет разгоняет мрак ночи, поэтому солнечный свет может быть символом знания, разгоняющего мрак невежества. Манко Капак и его братья и сёстры принесли народу знания, именно поэтому они -- дети Солнца. Точно также как сыном Солнца является любой, кто заслужил звание инки. За такое понимание у нас не наказывают, но признать только его истинным, -- Асеро вздохнул, -- это значит пойти наперекор традициям. Я пока не решаюсь. Хотя, возможно, когда-нибудь и решусь. У меня нет сына, которому я мог передать государство, так что не исключено, что моим преемником будет человек не из потомков Манко... Но об этом думать пока рано. Впрочем, за сказанные в частном порядке слова у нас не преследуют.

– - Да, европейцы наговорили о Тавантисуйю много дурного, но это лишь от того, что ими владели дурные чувства.

– - Не только из-за этого, -- возразил Асеро, -- когда при Манко страна была открыта для европейцев, то иные из них, даже будучи настроенными изначально доброжелательно к нашей стране, потом ужасно разочаровывались, писали, что у нас вся жизнь зарегламентирована, и нет свободы. И дело тут вот в чём. В Европе государство не заботится о своих жителях, они должны заботиться о себе сами, и оттого европеец, если он не раб, не слуга и не крепостной, а человек более-менее состоятельный, не чувствует себя обязанным своему государству чем-либо, ему кажется, что он принадлежит сам себе и волен распоряжаться собой как захочет. И эту свободу принадлежать самому себе многие из них ценят превыше всего на свете. А у нас не так -- государство заботится о человеке с пелёнок, но и человек в силу этого до конца не принадлежит себе. А чем выше его общественное положение -- тем больше с него спрос. В Европе наоборот.

Диего заговорил поначалу спокойно, но со скрытым гневом в голосе.

– - Конечно, Тавантисуйю не может понравиться людям, превыше всего ставящим собственную выгоду, а в чужие земли из Европы стремятся в основном именно такие люди. Но я наоборот, с юности мечтал о служении людям, для того и хотел стать священником и... ты знаешь, чем это обернулось!
– - тут он не выдержал и заплакал. Асеро приобнял его и погладил по волосам.

– - Бедный юноша, что с тобой сделали! Конечно, это большое горе, но ведь всё позади, здесь ты в безопасности, и твоё достоинство больше никто не унизит. А сейчас давай лучше подберём тебе имя. Ты уже придумал себе что-нибудь?

– - Нет. Я не знаю, как это делается.

– - Ну обычно имя ребёнку даёт отец, или, если отца нет, то другой близкий родственник, но иногда имя себе меняет и взрослый человек, обычно это связано с крутыми переменами в его жизни. Например, когда инкой становятся. Или когда льяуту вручают, или когда становишься учёным..

– - А каким было твоё прежнее имя?

– - Ну я решил не менять, сочтя, что и моё прежнее подходит. Я могу придумать тебе имя, но у тебя есть какие-нибудь пожелания?

– - Я бы хотел, чтобы моё имя было как-то связано с Солнцем. Но, может, я недостаточно знатен для этого?

– - Нет, отчего же? Это вполне можно. Ведь если я дам тебе имя, то ты мне будешь вроде сына... Я так мечтал о том, что сын у меня когда-нибудь будет, даже имя ему придумал, но...
– - Асеро вздохнул, -- видно, не судьба. А чтобы хорошее имя не пропадало, я дам его тебе. Ты будешь зваться Золотой Подсолнух. Это цветок красив, и всё время поворачивается головой к Солнцу. Но его красота не

просто радует глаз, но приносит пользу, ибо он даёт семена, из которых выжимают масло. И человек должен быть подобен этому цветку. Ну как, хочешь себе такое имя?

– - Я согласен, -- ответил Диего и благодарно взглянул на Первого Инку.

– - Ну вот и хорошо. Церемония наречения состоится завтра, а потом тебя поселят вместе со всеми студентами. А эту ночь ты сможешь во дворце переночевать. И имей в виду -- ты всегда можешь на меня рассчитывать, если у тебя возникнут проблемы на почве недоверия к тебе, или просто недопонимания.

Диего радостно кивнул, разумеется, строго наказав себе не дёргать правителя по пустякам.

Прошёл месяц. Юный Диего, а теперь уже Золотой Подсолнух, впервые выехал за ворота Куско, чтобы добраться до селения, где должна жить Заря. Конечно, по почте письмо можно было переслать и раньше, но юноша хотел передать его лично.

Юноша скакал хорошо вымощенной горной дороге, любовался окружающими красотами и с радостно думал, что за месяц он стал совсем другим человеком. И дело не только во внешних переменах -- конечно, сам факт, что его зачислили в университет и он будет там учиться, приятно грел его, но дело было далеко не только в этом. Там, в Испании, он был для всех "индейцем", то есть как бы он хорошо ни учился в иезуитском колледже, всё равно он по умолчанию считался чем-то хуже других. Чем точно -- он сформулировать не мог, ведь он родился и вырос в Испании, был христианином, и даже то, что мать его подрабатывала проституцией, в данном случае не имело значения -- ведь если мать белого человека подрабатывает таким же способом, он же от этого белым быть не перестаёт. Но так или иначе, только в Тавантисуйю юноша наконец почувствовал себя человеком среди людей, равным среди равных.

Новоиспечённый тавантисуец уже привык, что вокруг него говорят на родном для него языке, и что нет никаких оснований опасаться за свою жизнь или имущество -- в Тавантисуйю простой человек мог не бояться грабежа и убийства с целью ограбления. Врагам и шпионам же он был теперь не интересен.

Юноша не знал тогда, что на самом деле для Асеро стоило некоторых усилий добиться для бывшего монаха зачисления в университет, поскольку Верховный Амаута опасался принимать туда чужеземца, да и к тому же бывшего монаха. Пришлось Асеро ехать разбираться лично.

Асеро не любил визитов к Верховному Амаута, даже не потому что они отнимали много времени. На действительно важное дело время почти всегда можно наскрести. Если бы Верховный Амаута явился к нему во дворец, то было бы проще -- на своей территории Асеро мог бы если не командовать, то говорить с кузеном на равных. Но Асеро знал, что тот придумает срочное важное дело, чтобы только во дворец не являться. Потому нужно было ехать самому.

А в стенах университета Асеро в глубине души начинал чувствовать себя юным студентом, скованным почтительностью к своим учителям. Может быть, виною этому было отчасти и то обстоятельство, что сам Асеро в своё время звание амаута получить не успел. Сначала помешала война с каньяри, а потом и вовсе стало не до того. Как бы то ни было, глядя на почтенного старца в драгоценном одеянии, Асеро поневоле был готов сползти на просительный тон. Однако усилием воли он сказал твёрдо и повелительно:

– - Я пришёл, чтобы узнать причину, почему Золотому Подсолнуху отказано в приёме в университет. Да, я знаю что оценки за экзамены у него не очень, математика подкачала. Однако этот человек совершил подвиг и вполне имеет право учиться без экзаменов.

– - Я не считаю его поступок таким уж подвигом, -- ответил Верховный Амаута, -- отправившись в Тавантисуйю, прежде всего он спасал собственную жизнь.

– - А то, что он несколько лет помогал с риском для жизни такому другу нашей страны как Томас, и даже под угрозой пыток и смерти не отрёкся от своего учителя? Разве этого мало?