Туда, где кончается Лес
Шрифт:
На закате в фургон,
Задев зазвеневшие нити с битым стеклом, птичьими зеркальцами и колокольчиками,
Вошел юноша во всем черном.
Всю ночь он провел в объятиях черноокой красавицы и дыма благовоний,
А утром,
Едва помня, как в дыму чувств и жженых трав оказался,
Вышел из кибитки с двумя врученными ему на память о встрече картами,
Изображавшими осужденных на казнь женщин.
Перегнулся юноша через косые перила приставленной к кибитке лесенки,
Сорвал белую шток-розу,
Принесенную в виде семени
Одиноко взошедшую среди красных пышных бутонов,
И украсил ею черную шляпу с плюмажем.
Протиравший стеклянные колбы с зельями доктор
С первого взгляда узнал молодого человека,
Сидевшего на перилах и поправлявшего черный платок,
Повязанный на правой руке от запястья и до локтя,
Завязанный на несколько прочных узлов.
Не нужны были торговцу из палатки со звездами
Ни карты, ни хрустальный шар,
Чтобы узнать,
Что этот юноша накличет ему беду.
Доктор Ф: И снова треклятый де Рейв на моем пути!
То-то копотью покрылись все склянки,
Стоявшие слева от этой окаянной кибитки,
Чтоб ее, влекущую на меня безденежье,
Волокло по всем перекресткам!
Посмеялся юноша, обернувшийся на знакомый ему голос,
И поклонился, сняв шляпу,
Со всем озорством Пака или Фавна.
Де Рейв: И Вам не хворать,
Любезнейший господин Генрих!
Все королевство встречает близящееся лето,
И только Ваша сущность да все Ваше дело по-прежнему гниют,
Подобно осенней листве.
Доктор Ф: Поди прочь,
Пока и впрямь не накаркал мне беды,
Чернокрылый поганый ворон!
Де Рейв: Почему же сразу ворон?
Может быть, я соловей,
Который просто оперился не по моде?
Ну-ка, фигляры и артисты, где здесь лютня,
Королева инструментов?
Шпорами звонко постукивая по деревянным ступеням лестницы,
Перила которой были обвязаны блестящими прозрачными лентами с подвесками в виде звезд,
Де Рейв спустился на камни площади,
Недружелюбно под его ногами содрогнувшиеся,
Будто гнавшие его обратно в кибитку гадалки.
Среди корзин и деревянных ящиков
Быстро
Юноша запел под аккомпанемент инструмента и клинка,
Звонко бившегося об иссиня-черную пряжку ремня.
Де Рейв: Раньше ветер дышал в мои паруса,
И дорога манила меня вперед.
Вот видите эту шляпу с пером,
Шляпу поэта или лесного разбойника,
Шляпу музыканта или охотника,
Шляпу сухопутной крысы?
Да провалиться мне на этом месте,
Если я ношу ее по собственному желанию!
Раньше вместо нее у меня была капитанская треуголка,
Украшенная золотом, атласом и нитями жемчуга.
Глазели русалки на эти жемчужины и восхищенно вздыхали,
Видели пираты эти золотые подвески и зубами скрипели от зависти.
Мой отец оставил мне корабль и паруса,
Но не оставил ни единого флага:
Ни белой розы Карнандеса, вышитой на шелке,
Ни красного шиповника Флердеружа на лучшем бархате,
Ни той тряпки недружелюбной к нам Долины Кристальных Водопадов!
Для чего мне флаги?
Для чего мне становиться подданным некоторого государства,
Когда я могу быть свободным
И одновременно относиться ко всем?
Для чего мне жить в одном королевстве или царстве,
Когда я могу равную долю времени проводить во всех,
Наслаждаться всеми прелестями и красотами каждого края земли?
Мой корабль был для меня домом, колыбелью и крепостью,
Я родился над волнами и своим был среди водяных духов и океанид,
С сыном Дэви Джонса дружбу водил.
Веснушки у меня на щеках – это ожоги раскаленного прибрежного песка,
Бурей брошенного в мое лицо.
Кашель и хрипы в моей груди – следствие пьянства ромом, туманом и морской водой.
Я одним целым был с океаном, со всеми морями, с моим кораблем!