Туда, где свет
Шрифт:
Проходя мимо редактора, я не удержалась – сказала громко и коротко:
– Старый лизоблюд!
Глава 4
Много журналистики
…А писательское собрание продолжается. Меня начинает беспокоить молчание Сергея Павловича Новоселова, который Друг, то есть я полагала, что друг. Он не проронил ни слова, и такое впечатление, будто вообще не собирается говорить.
Не поднимаясь со всего места, тихо и довольно вяло начинает рассуждать Константин Святославович, наш Философ, по образованию, профессии и по духу:
– Татьяна…
– Ну вот, начал за здравие, а кончил за упокой! – смеется Михаил Романович.
Атмосфера же постепенно накаляется! Было бы любопытно наблюдать за ситуацией со стороны, но я-то внутри, точнее, в центре этого круговорота!
С какой силой одни ругают мои повести, с той же или еще большей силой и страстью другие их отстаивают! Словно раскаленные стрелы летают по залу!
– Мне рассказы и повести Татьяны не понравились, читать было неинтересно, всё, точка! – категорично заявляет еще одна Валентина, подружка Чертановой.
– Это не аргумент: «мне не понравилось»! – резко отвечает ей Сергей Викторович. – Я знаю людей, которым Булгаков не нравится, один мой знакомый четыре раза начинал читать «Мастера и Маргариту», но так и не смог закончить, говорит «написано скучно». Но это не значит, что Михаил Афанасьевич плохо пишет! Вы конкретно скажите, чего вам не хватило!
– Повесть «Искушение» затянута! – звонко настаивает поэт Ангелина, словно ей, с именем от слова «ангел» претит всякий разговор о грехах и искушениях.
– Да где же «затянута»? – горячится Михаил Романович. – Наоборот, написано динамично, чувствуется внутреннее напряжение, и мне, как читателю, интересно, что дальше! А стихи еще больше раскрывают душу героини, и многое становится понятно. Разве вы, как женщина, не чувствуете? Там есть… состояние тревожного наслаждения!
– А зачем вообще в повести – стихи? – перебивает Ангелина. – Пусть Татьяна уже выберет: стихи или проза!
– Слушайте, вы ерунды-то не говорите! – не выдерживает Сергей Викторович. – Если у человека получается и стихи писать, и прозу, почему он должен «выбирать»? Лермонтов поэт? А зачем он написал «Героя нашего времени»? Низзя было этого делать! – откровенно смеется Сергей. И продолжает: – Вообще, на мой взгляд, эти критерии устарели – принимать человека в Союз писателей только как поэта или только как прозаика. У нас есть поэты, которые потом начинают писать прозу. Ну, давайте им запретим, что ли! Мы знаем прозаика – Юрия Полякова, а ведь сначала он издал два сборника стихов, его, по-моему, и в Союз писателей как поэта приняли. Уже после появились его знаменитые повести…
Облаком возникает общий шум, и чтобы перекрыть его, Михаил Романович говорит громко, почти кричит:
– Кого
У меня появляется ощущение, будто поэты-писатели говорят о разных людях, а не обо мне одной, о разных книгах, настолько противоположны их суждения! Одни пылко меня защищают, другие остервенело пытаются укусить.
– Для чего Татьяна цитирует в своей книге девяностый псалом? – срывается на любимый фальцет Валерий Садовников. – Хочет показать, что умная, начитанная?
Отмахнувшись от него, Михаил Романович продолжает:
– Повести глубокие, автор – тонко чувствующий человек. У одних людей есть чувства, но они не могут, не умеют их выразить словами. Другие неплохо пишут, но у них… нет чувств. У Татьяны есть и чувства, и умение донести их до читателя, живо, проникновенно!
– Мне не хватило художественного языка! – настаивает Классик, Сан Саныч Говоров. – А Достоевский говорил, что писатель – это человек, который может писать художественно! У Татьяны же много журналистики.
– Да о чем вы? – с жаром говорит Елена Русакова. – У нас добрая половина писателей и поэтов – журналисты, хоть Вадим Леонидович, хоть Виктор Пороховщиков, хоть Сергей Павлович. И потом, это, наконец, смешно! Журналистов обвиняют, что они писатели, то есть много разглагольствуют; писателей порицают, что они журналисты, будто само слово «журналист» ругательное!
– Между прочим, Константин Симонов был журналистом! Сергей Довлатов тоже!
– Еще я хотела добавить про слог, про язык! – опять вступает в спор Елена Русакова. – Вы удивитесь, но Александр Сергеевич Пушкин сказал, цитирую: «Что касается слога, то чем он проще, тем будет лучше. Главное: истина, искренность»! Или вспомните его роман в стихах, она наизусть декламирует:
«Онегин – добрый мой приятель – родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы или блистали, мой читатель» …Пробегитесь по тексту «Евгения Онегина», там нет огромного числа выразительных средств, которые спорят друг с другом, нет большого количества эпитетов, зато есть увлекательный рассказ, есть чувства!
– А знаете, что говорил Джон Стейнбек? – снова вмешивается Михаил Романович. – «Писательство – вещь простая. Из двух фраз следует выбрать ту, что короче; из двух слов – то, что проще; из двух описаний – то, что яснее». Поняли, да?
– Я подумал, – снова поднимается с места Сергей Викторович, – если бы сейчас здесь обсуждали первые повести Юрия Полякова, вы бы его, наверное, не приняли в Союз писателей. Во-первых, у него книжки небольшие, помните? Страниц на сто, не больше – «Апофегей», «ЧП районного масштаба». Там нет длинных описаний, зато все ёмко, точно, хлестко, как у хорошего журналиста, только иронии гораздо больше! Вы бы тоже, Александр Александрович, сказали, что не хватает художественного языка? А возьмите еще одну повесть Полякова – «Парижская любовь Кости Гуманкова», там вообще, о ужас, расписаны прелести жизни за границей, в Париже, где в магазинах всё есть, где за четыре стихотворные строчки поэту дают премию пять тысяч евро. Вы бы, – жест в сторону Философа, – заодно обвинили Юрия Михайловича в отсутствии патриотизма?