Туда! И надеюсь, обратно...
Шрифт:
А после того как я на вопрос ведущего: «Как же тогда тебе удалось получить двенадцать балов?» начала зачитывать Маяковского, и пара дамочек упала в обморок, даже слегка опасаются.
Если бы еще трибуты подумали, что я заразна и побоялись ко мне приближаться… Один уже, по-моему, так решил…
И стоило только его вспомнить…
— Тебе следовало бы поспать.
Несмотря на то, что я ожидала его появления, все равно вздрогнула, потому как не ожидала, что он со мной заговорит.
— Надо же! — хмыкнула, когда он присел рядом со мной на стыренный из гостиной серый плед, почему-то напомнивший мою классную руководительницу,
— Разве речь шла о безответной любви? — с сомнением протянул Пит, на что я закатила глаза. — Если серьезно, я думал, что это ты меня игнорируешь.
Нахмурилась, посмотрела на парня, убедилась, что он говорит всерьез, и нахмурилась ещё больше.
— С чего бы это?
— Мало ли… — он пожал плечами. — Подумал, ты начала играть.
Фыркнула и покачала головой, с усмешкой поглядывая на бегающих вокруг какого-то памятника ребятишек.
Вечно надо все усложнить…
— Мог бы просто подойти и все прояснить. По-моему, у нас осталось не так уж много времени на затяжные сомнения. Всего каких-то шесть часов…
— Пять часов сорок восемь минут и пят… шестнадцать секунд, если быть точным, — поправляет Пит.
— Вау… — выдохнула я, скосив глаза на парня. — Выходит, что я не так уж и сильно переживаю…
Он почему-то хмыкает.
— К этому ведь невозможно подготовиться? — выдаю после нескольких минут, нет, не тишины — спасибо нашим Капитолийским «друзьям» — молчания. — К Играм.
— Нет, — соглашается он.
— Тогда зачем все это? — поворачиваюсь, пытаясь найти ответ на его лице. — Зачем тренировки, процедуры, интервью? Какой смысл?
— Для шоу.
— Точно, — с горькой усмешкой перевожу взгляд с Пита на этих… Кхм… Ну нет у меня цензурных слов… Сволочи они и гады, что проводят пир во время чумы! Только они не знают, что для 24 человек и их семей это чума. На них даже злиться бесполезно, потому что для капитолийцев… — Это всего лишь шоу.
Откидываюсь на спину, устремляя взгляд куда-то вглубь черного бездонного неба.
— А ведь уже, даже не завтра, а сегодня вечером на нем появятся портреты, — протянула я, устало прикрыв глаза.
— Твоего там не будет, — безапелляционный тон Пита.
Самое смешное, что при любом исходе моего портрета и вправду не будет.
— Ладно, — поднялась, устало поморщившись. — Пойду-ка я баиньки, пока ещё есть такая возможность. Удачи тебе, Пит. Хотя надежды на эту удачу…
Бреду к выходу, замирая у оного, услышав голос Пита.
— Китнисс, — обернулась, мельком подумав, что сейчас вышел бы отличный кадр — свет от фонаря падает так удачно, что Пит кажется ангелом… — Можно тебя напоследок попросить кое о чем?
Пожимаю плечами, отгоняя навязчивые образы.
— Смотря о чем.
— Пока не увидишь в небе надпись «Дистрикт-12», не умирай пожалуйста.
— Я постараюсь, — киваю и отворачиваюсь, чтобы он не заметил моего выражения лица.
Опять это «постараюсь» …
— Еще кое-что…
— Да?
Пит неожиданно улыбается и выдает нечто крайне непонятное.
— Я тоже, кажется, тебя уже…
Еще раз киваю, но уже более неуверенно, думая, что он все-таки сегодня слишком странный, и направляюсь в комнату, которая на ближайшие
Мы прощались как во сне,
Я сказала: «Жду».
Он, смеясь, ответил мне:
«Встретимся в аду»…
====== Часть I. Трибуты. XVIII ======
– Пойдите прогуляйтесь по свежему
воздуху, а то вы зеленого цвета.
— Какого?
— Зеленого. Но не расстраивайтесь.
Зеленый — цвет надежды!
«Ищите женщину»
Темно. Светло. Темно. Светло. Я поезде. Опять этот дурацкий туннель, вызывающий страх, даже панику. Да еще электричество в вагоне ни к ёжику, ни даже к таракану, как и мои нервы, натягивающие кишки на ребра и отбивающие сложный ритм на моих висках. И голос. Противный знакомый голос.
«Дамы и господа! Ещё немного и мы узрим нашего победителя!»
Победитель? Какой победитель? Игры же ещё не…
Пит? Что он здесь делает? Стоит, весь такой красивый, но холодный и пустой, как кукла. А сзади него… Катон!
Автоматически метаю в противника неизвестно откуда взявшееся в руки лезвие. Не успеваю уследить за тем попала я в противника или нет, как ощущаю ледяную сталь у своего горла. Мирта. Страх дикий неосознанный усиливается в несколько раз и не только отводит руку с ножом, но и вонзает его в горло перекошенной от ненависти девушки. Она падает, пытаясь удержать рвущуюся во все стороны кровь, а я бегу. Не знаю зачем. Не знаю куда. Просто бегу. До самого конца коридора. Открываю дверь и опять принимаюсь бежать, но возникает преграда в виде вооруженного ножом для хлеба парня (наверное, трибута, но я не уверена), который принимается этим ножом пилить мне руку, приговаривая «я выиграю, выиграю, обязательно». С отвращением вырываю у него из рук оружие и всаживаю в его глаз. Бегу дальше. Забегаю в следующую комнату и снова кого-то убиваю. Дальше, дальше, третья, четвертая, пятая… Бегу пока не оказываюсь в последней тупиковой спальне. В центре на помятой, пахнущей плесенью кровати сидит какая-то подрагивающая захлебывающаяся слезами девочка. Хочу подойти и обнять её успокоить, но руки сами собой обхватывают легкую головку и молниеносно поворачиваю. Слышу хруст и с ужасом…
— Китнисс… Китнисс!
— А?
— Ты заснула.
Оглядываюсь, передергивая плечами, сбрасывая с себя тяжелое покрывало противного сна, и осознаю, что я в планолете, плечо ноет от внедренного туда следящего устройства, а передо мной стоит встревоженный, пытающийся скрыть эту тревогу Цинна.
— Все в порядке?
Проглатываю горький комок нервов и неуверенно киваю, принимая протянутую мне руку.
— Может, тебе все-таки не стоит есть? — с сомнением протягивает стилист, посматривая на зеленоватую, прям под цвет блузки, меня, уже полностью приготовленную к арене.
— Я буду кушать, — упрямо заявляю я, зачерпывая не очень аппетитный на вид суп. — Даже заключенных перед казнью кормят, чем я хуже? — Принюхиваюсь, отодвигаю тарелку подальше и, наколов на вилку кусок мяса, отправляю его в рот, где тщательно пережевываю, сдерживая рвотные порывы.
— Ничем, — соглашается мужчина и молча наблюдает за тем как я пусть медленно, но целеустремленно и безжалостно расправляюсь с рагу.
После того, как еда заканчивается, челюсть продолжает упорно работать, постукивая зубами и стирая бедную ни в чем неповинную эмаль.