Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
Шрифт:
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. ЗЕЛЕНАЯ ГРИМАСА
КНИГА ПЕРВАЯ. ТИРАН РАЗВЛЕКАЕТСЯ
I
Генерал Бандерас бросил монету. Донья Лупита, изукрашенная перстнями и ожерельями, заправляла игрой, сидя под пестрым зонтом на цветной циновке между кофейной жаровней и ступкой для толчения кукурузной муки.
— Лягушка!
II
— Ква! Ква!
По злокозненному капризу тирана, льстивый и не в меру суетливый Начито участвовал и игре наряду с другими
— Лисенсиат Вегильяс приготовьтесь. В следующей партии вы будете моим партнером. Постарайтесь быть на высоте своей репутации, — не роняйте ее. Да, никак, вы дрожите? Такой молодец и так разнюнился! Стаканчик лимонада очень вас подкрепит. Милый лисенсиатик, если не возьмете себя в руки, очень и очень повредите своей репутации! Не грустите, лисенсиат! Рекомендую, лимонный напиточек очень веселит душу. Договоритесь со старой ведьмой и устройте отвальную на славу: хорошо покидать этот мир с музыкой, а мы уж помолимся за упокой вашей души.
Начито, с опухшим от слез красным носом, раскачивался на расставленных циркулем ножках и тяжко вздыхал:
— Эта сильфида{122} из публичного дома погубила меня!
— Вы, кажется, начинаете бредить!
— Генерал, меня погубили призраки, души усопших! Пожалейте меня! Хоть капельку надежды, молю вас! Только одну-единственную капельку! Даже в самой проклятой богом пустыне розовый куст надежды кажет свои цветы! Человек не может жить без надежды. Любая самая ничтожная пташка и та имеет надежду: ветка под ней подламывается, а она поет, ибо знает, что есть крылья и они не дадут ей упасть. Рассветный луч и тот рождается с надеждой. Возьмите какое угодно существо, оно непременно украшает себя зеленым плащом богини надежды! Голос ее звучит во всем сущем! Лучистый ее взгляд проникает в самые страшные тюремные подземелья! Она утешает даже приговоренного к смерти, обещая ему помилование в последний момент!
Ниньо Сантос извлек из кармана сюртука платок монастырского служки и отер им свой череп:
— Чав! Чав! Похоже, милейший лисенсиатик, что вы сильно поднаторели в красноречии. Не иначе как сам доктор Санчес Оканья подзанялся с вами в Санта-Монике. Чав! Чав!
Прихлебатели радостно загоготали.
III
Донья Лупита, вертлявая и услужливая, обносила гостей прохладительными напитками, которые под лучом солнца светились всеми цветами радуги. Ниньо Сантос то прихлебывал лимонад, то поглядывал на старуху в кораллах, хлопотавшую с улыбчивой рабской угодливостью.
— Чав! Чав! Донья Лупита, порой мне кажется, что ваши чары нисколько не слабее чар царицы Клеопатры. Из-за четырех пустяковых бокалов вы произвели в стране бог знает какой тарарам. Вы усложнили обстановку куда больше, чем почтеннейший дипломатический корпус. Сколько бокалов разбил у вас полковник ла Гайдара? Донья Лупита, меньше чем за один боливар вы запродали его революционным смутьянам! Такого и чары египетской царицы не натворили бы. Донья Лупита, судебное расследование, которого вы от меня потребовали, стало причиной множества роковых последствий: во-первых, оно явилось главной причиной измены полковника ла Гайдары, во-вторых, ввергло в Санта-Монику сынка доньи Росы Пинтадо; в-третьих, Кукарачита Тарасена протестует против закрытия ее богоугодного заведения; и, в-четвертых, наконец, жалоба ваша послужила причиной дипломатического протеста со стороны министра
— Ква! Ква!
Начито, чтобы пуще разжалобить тирана, подхватил насмешку, подражая кваканью и прыжкам лягушки. С пасторским отвращением тиран оборвал его:
— Хватит разыгрывать шута, господин лисенсиат! Ваши жалкие кривлянья никак не подействуют на наших добрых друзей, которым предстоит судить вас. Поймите, что это всё умы просвещенные, каких не сыщешь даже в парламентах дряхлой Европы.
— Ювенал и Кенедо!{123} — выпалил толстопузый гачупин, поглаживая рыжие свои баки и от избытка чувств работая кадыком, как кузнечными мехами.
Старая ведьма крестилась.
— Пресвятая богородица, а ведь обвел нас Нечистый!
— Да уж подгадил, нечего сказать.
— Жизнь такая запутанная штука, что порой и святому из святых не избежать преисподней!
— Отлично сказано, донья Лупита. Но разве собственная ваша душа не содрогается от того, что вы послужили причиной стольких бурных событий, стольких потрясений?
— Хозяин, не нагоняйте на меня страху!
— Донья Лупита, неужели вы не дрожите при мысли о том, что придется держать ответ перед вечностью?
— Про себя я неустанно молюсь!
IV
Тиран Бандерас устремил свой взгляд на дорогу.
— Чав! Чав! Того, у кого зрение поострее, прошу взглянуть и сказать, что это за отряд движется там, вдали? Всадник, который находится впереди, не уважаемый ли это дон Роке Сепеда?
Дон Роке, подъехав в сопровождении четырех конных индейцев остановился по другую сторону ограды. Смуглое лицо, расшитая золотом шляпа в руке, конская сбруя, покрытая серебряной насечкой, в лучах заходящего солнца придавали всаднику облик средневекового рыцаря-монаха. Тиран Бандерас, с квакерской вкрадчивостью разыгрывал фарс душевного приема:
— Счастлив видеть вас в здешних местах! А ведь, в сущности, самому Сантосу Бандерасу надлежало навестить вас. Милостивый государь дон Роке, зачем вы изволили утруждать себя? Это я, ваш покорный слуга, должен был поспешить к вам домой и от имени моего правительства принести вам почтительнейшие извинения. Конечно же, я должен был послать к вам адъютанта с просьбой об аудиенции. Доведя свою любезность до крайности, вы не только утрудили себя, но и поставили в неловкое положение меня, ибо обязанность нанести визит лежала на Сантосе Бандерасе.
Дон Роке спешился. Тиран Бандерас двинулся к нему с широко раскрытыми дружескими объятиями. На монастырской скамеечке, откуда открывался вид на умиротворенное южное море, по которому в широком пожаре заката протянулись солнечные лучи, завязалась неспешная доверительная беседа.
— Чав! Чав! Счастлив вас видеть.
— Господин президент, прежде чем отправиться в деревню, я почел своим долгом повидаться с вами. К акту вежливости присоединяется моя глубокая любовь к республике. Меня посетил ваш адъютант, господин президент, и совсем недавно мой старый товарищ Лауро Мендес, государственный секретарь по иностранным делам. Вот я и начал действовать в духе той беседы, которую мы имели с государственным секретарем и о которой, как я надеюсь, вы уже осведомлены, господин президент.