Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
Шрифт:
Начинало светать; впереди скоро уже должна была показаться Вера, когда вдруг со стороны города до них донеслось несколько выстрелов.
— Что там такое? — забеспокоились друзья.
Через минуту снова послышались выстрелы и далекий звон колоколов.
— Надо поглядеть, в чем дело.
Решили, что всего разумнее Капистуну с четырьмя мулами повернуть назад к сторожке, где они провели ночь. Если в Вере ничего не произошло, Баутиста и Салакаин тут же возвратятся. Если же часа через два их все еще не будет, Капистун должен добраться до границы и искать убежища во Франции.
Мулы
Они постучались в одну знакомую гостиницу. Им долго не открывали, наконец в дверях появился перепуганный хозяин.
— Что тут происходит? — спросил Салакаин.
— В Веру опять пришел отряд Падре.
Баутиста и Мартин знали о дурной славе Падре и его вражде с некоторыми карлистскими генералами, поэтому они решили, что опасно везти контрабанду в Веру или Лесаку, пока там бродят люди этого бандита в сутане.
— Давай сразу же предупредим Капистуна, — сказал Баутиста.
— Хорошо, ты иди, — ответил Мартин, — а я тебя догоню немного погодя.
— Что ты собираешься делать?
— Посмотрю, не удастся ли повидать Каталину.
— Я подожду тебя.
Мартин постучал в дверь богатого дома, где жили Каталина и ее мать, и спросил у служанки, с которой уже встречался раньше:
— Каталина дома?
— Да… Входите.
Он вошел в кухню. Кухня была большая, просторная, но чуточку темноватая. С широкого колпака над камином свисала белая разглаженная ткань, прикрепленная гвоздями. Из центра колпака спускалась толстая черная цепь, и за крюк на ее конце был подвешен котел. По одну сторону от камина стояла каменная скамья, на которой выстроились в ряд три бадьи с железными обручами, такими блестящими, словно они были из серебра. На стенах были развешаны кастрюли из красной меди и разнообразная кухонная утварь — от сковород и деревянных ковшей до грелки, которая висела тут же, как неотъемлемая принадлежность кухни.
Такой образцовый порядок казался сейчас странным и нелепым, он вступал в противоречие с тем, что делалось в городе.
Служанка поднялась по лестнице, и через некоторое время в кухне появилась закутанная в шаль Каталина.
— Это ты?! — воскликнула она, заливаясь слезами.
— В чем дело, что случилось?
Каталина, плача, рассказала, что мать тяжело больна, брат ушел с карлистами, а ее хотят отправить в монастырь.
— Куда тебя собираются отвезти?
— Не знаю, пока еще не решили.
— Когда узнаешь, напиши мне.
— Хорошо, не беспокойся. А сейчас уходи, Мартин, мать, наверное, услышала, что мы разговариваем, а она и так очень встревожена, потому что недавно стреляли.
И действительно, через мгновение до них донесся слабый голос доньи Агеды:
— Каталина! Каталина! С кем ты там разговариваешь?
Каталина протянула Мартину руку, но тот сжал девушку
в своих объятиях. Она склонила голову на плечо возлюбленного, потом, услышав, что ее опять зовут, пошла по лестнице наверх. Салакаин проводил ее долгим
— В чем дело? — спросил Мартин.
А дело было всего лишь в том, что эти три человека принадлежали к отряду Падре и поставили Баутисту Урбиде перед следующей простой дилеммой: либо он присоединяется к отряду, либо становится их пленником и получает сверх того — «на водку» — порцию палочных ударов.
Мартин собирался уже броситься на защиту своего зятя, когда заметил, что в конце улицы появились пять или шесть вооруженных парней. В другом ее конце стояли и ждали еще десять или двенадцать. Со своим врожденным умением быстро разбираться в обстановке Мартин сразу сообразил, что есть только один выход — сдаться, и сказал по-баскски Баутисте, прикидываясь очень обрадованным:
— Какого черта, Баутиста! Разве ты не мечтал вступить в какой-нибудь отряд? Разве мы не карлисты? Вот нам и случай представился.
Один из трех мужчин, услышав слова Салакаина, радостно воскликнул:
— Arrayua! Да он из наших. Пошли оба!
Это был высокий, худой крестьянин, одетый в рваный мундир, с глиняной трубкой в зубах. Он походил на главного, остальные звали его Лушия.
Мартин и Баутиста последовали за вооруженным отрядом, перешли из Альсате в Веру и остановились возле одного дома, вход в который охранял часовой.
— Давайте-ка сюда тех, сверху! — сказал Лушия своим людям.
Четыре парня вошли в дом и поднялись по лестнице.
Тем временем Лушия спросил Мартина:
— Вы откуда?
— Из Capo.
— Французы?
— Да, — сказал Баутиста.
Мартин не захотел признаться, что он не француз, зная, что если его сочтут за француза, то это может послужить ему защитой.
— Так, так, — пробормотал Лушия.
Четверо, которые вошли в дом, выволокли оттуда двух стариков.
— Свяжите их! — приказал предводитель.
На улицу вынесли большой полковой барабан и огромную корзину, а стариков связали.
— Что они сделали? — спросил Мартин у парня в полосатом берете, с ружьем в руках.
— Они изменники, — ответил тот. — Этот старик был школьным учителем, а другой раньше в помощниках Падре числился.
Как только обе жертвы были обнажены до пояса и связаны, вершитель правосудия в полосатом берете, засучил один рукав и взял палку.
Школьный учитель взмолился:
— Ведь я такой же, как вы!
Второй старик не сказал ничего.
Не было ни просьб о пощаде, ни пощады. При первом же ударе школьный учитель потерял сознание; бывший помощник Падре, принимал удары молча с мрачным стоицизмом.
Лушия заговорил с Салакаином. Тот наплел ему с три короба. И среди прочего сказал, что он лично спрятал в одной пещере около Урдакса более тридцати ружей нового образца. Лушия слушал и время от времени, оборачиваясь к палачу, произносил гнусавым голосом по-баскски:
— Бей, бей!
И палка снова обрушивалась на голые спины.