Туман
Шрифт:
– Ух, ты! Что за смесь?! – вылетел из Валентина Владимировича необдуманный восторженный вопрос, но, поводя перед собой рукой и, видя, как его пальцы утопают в белом пространстве, он понял, что это туман.
Но такой непроглядный туман он видел впервые, и даже не мог себе представить, что обычное испарение бывает таким густым. Перегнувшись через подоконник, Валентин еле-еле разглядел начало окна на первом этаже. Посмотрел в сторону и восхитился не меньше: в полутора метрах от него серая стена дома совсем растворялась в седом мареве, и казалось, что дома нет, что Валентин висит в своей квартире, подцепленной какими-то тросами, уже в облаке. В душе Егорова, как на качелях, раскачивался восторг, но с привкусом испуга от этого невероятного явления. Не в силах больше вот так стоять у окна, он почти побежал в комнату, впопыхах
– Ну, уж, нет, бородатый пришелец! Ко мне в гости не надо. Лучше, я сам к тебе спущусь», – в панике проговорил Валентин вслух, быстро закрыл окно и выключил газ под не успевшим закипеть чайником. Не прикрывая в квартиру дверь, Егоров сбежал по деревянным ступеням вниз и выскочил во двор, но успел удержать себя, схватившись за ручку подъездной двери. Туман был настолько сильным, что Валентин с благодарностью посмотрел на дверь, за которую он держался и которая не пустила его вперёд в это белое пугающее пространство. Некоторое время он стоял и пытался уловить хоть какой-нибудь необычный запах, потому что разглядеть что-либо впереди себя было невозможно. Потом в нем проснулось какое-то ребяческое любопытство вместе с тягой к необдуманным экспериментам, и, отпустив ручку двери, Валентин сделал робкий шаг в белую неизвестность. После пятого шага на него налетел испуг, от которого спёрло дыхание. Он обернулся назад, но не увидел уже ни двери в подъезд, ни самого дома, лишь туман был немного темнее за его спиной, чем впереди.
– Я первопроходец, – подбадривал себя шёпотом Валентин и осторожно продолжил продвижение к беседке, выставив перед собой руки.
Дойти до неё он мог вслепую, в любое время и в любом состоянии. Как можно пройти мимо убогого сооружения, которое почти каждое утро первым делом предстаёт перед его глазами при выходе из дома. Беседка находилась ровно перед вторым подъездом, и зрительно она и сейчас, как штамп, стояла в глазах Валентина, но вот, сколько до неё было метров, он прикидывал уже в уме: «Метров двадцать…, но, возможно, и того меньше. А сколько я прошёл такими шажками? Метра четыре. Значит, можно ускориться».
Кому-то покажется, что нелепое занятие себе выбрал взрослый человек, но Валентин Владимирович мог себе объяснить, зачем он направился к этой беседке. Вместе с поднявшимся от восторга адреналином, взбурлила так же и забытая мальчишеская страсть, где главными лозунгами были: «Это здорово!», «Я смогу пройти туда и обратно!», «Чего мне стоит?!». Но сколько было случаев, когда детское рвение оборачивалось несчастным случаем или бедой. Вот и на этот раз случилось нечто подобное.
Медленно продвигаясь вперёд, внедряясь руками в пустое пространство, в надежде наткнутся на деревянную беседку, Егоров начал не на шутку беспокоиться. По его расчётам корявая постройка давно уже должна была появиться на его пути. Пройдя ещё несколько шагов, он остановился и судорожно подсчитывал: «Пусть, мой шаг – сантиметров сорок. Я сделал больше семидесяти шагов. Значит, я прошёл около тридцати метров. Этого не может быть! Я не мог на неё не наткнуться! А дальше лес. До него ещё метров тридцать. Нет, к нему не пойду. Там совсем затеряюсь».
Скованный паническим страхом, Валентин Владимирович присел на корточки, обхватил голову руками и пытался сосредоточиться.
«А может быть, я всё-таки чуть отклонился в сторону? – как бы уговаривал он себя в поисках уверенности и в выборе нужного направления. – Но в какую: в правую или левую? Но всё равно, за беседкой начинается высокая трава. Где она? А здесь что?». Он провёл рукой по шершавой влажной земле и поднёс ладонь к лицу. Из груди к горлу подступал холодный страх.
– Какой-то чернозём. Хоть помидоры сажай, – прошептал он вслух и произнёс чуть громче: – Такого здесь отродясь не было. Ну, не мог я её пройти! – почти вскричал Валентин, имея в виду беседку.
Валентин Владимирович совсем опустился на колени, и нервная дрожь пробежала по его позвоночнику. Бескрайний белый океан растелился повсюду, и Егоров чувствовал себя
– Так. Спокойно. Стоять.
Твёрдость духа пришла к нему, когда он, именно, вспомнил про дом. Старое двухэтажное сооружение казалось Валентину Владимировичу неким центром отсчёта, который оставался неизменным и реальным. Дом в любом случае должен быть за его спиной, иначе Егорову придётся признать, что в нём сбиты все настройки, определяющие его местоположение в пространстве.
Как солдат на плацу, Валентин развернулся кругом и решительно зашагал в обратную сторону, даже не выставляя уже перед собой руки. От слепящей белизны его глаза слезились, но их можно было и вовсе закрыть, потому что казалось, что они и без того прикрыты веками, сквозь которые кроме размытого и обширного голого света ничего больше не проходит. А возможно, глаза так реагировали на свою беспомощность, и это мозг им выдавал такую команду: закрыться от монотонной белизны слезой. Валентин Владимирович не силён был в анатомии человека, но почему-то подумал именно так. Ещё он вспомнил лицо Милы в тусклом освещении на вчерашнем ночном чаепитии и, наверное, поэтому невольно стал отклоняться немного левее, чтобы выйти не к своему, а к первому подъезду.
Пройдя приличное расстояние, сделав шагов чуть ли не больше, чем до этого (а Егоров их уже не считал), он остановился. Потом бедный Валентин в панике пробежался немного в том же направлении, не боясь врезаться в серую стену или чьё-то окно, и опять встал. Ни его дома, ни какого-нибудь затемнения в тумане нигде не было. «Это конец! – больно кольнуло в его висках. – Наверное, я не проснулся, а просто умер во сне и попал в какое-то чистилище. Откуда мне знать, как оно выглядит». Такое предположение даже как-то успокоило Егорова, но, заломив до хруста свои пальцы, он ощутил, в каком бешеном ритме бьётся его сердце. «Но плоть-то при мне! Значит, я не покойник!», – заключил он и бросился бежать вправо, зная, что там за торцом дома, где расположена его квартира, тянется высокая длинная насыпь, поросшая бурьяном и которая тянется аж до самого леса. «Её-то я уже точно проскочить не смогу», – надеялся Валентин Владимирович и бежал вслепую, желая наскочить на этот возведённый когда-то бульдозером бруствер.
Но, ровным счётом, никаких рельефных изменений под ногами не наблюдалось, и вскоре, запыхавшийся больше от страха, чем от бега, Валентин упал на землю. Судорожные разрозненные мысли пронеслись в его голове, разбавив страх каким-то непонятным раздражением, которое и заставило Егорова приподняться. Встав на колени, он поднял голову вверх и, глядя незрячими глазами в белую муть, прокричал:
– Господи, где я?!
– Там же где и я, – послышался чуть левее за его спиной далёкий голос Максима Зиновьева.
Если то, что испытал несчастный Валентин Владимирович, услышав этот голос, назвать радостью, – это выглядело бы полным равнодушием с моей стороны. Для Егорова отклик Максима был набатом, возвещающим о его воскрешении. Согласитесь, что единицам дано испытать подобное чувство. Вот и мне сложно его описывать.
Растирая грязными ладонями по щекам нечаянные слёзы, Валентин поднялся, и в то направление, откуда прозвучал голос, как только мог, прокричал, заикаясь от волнения:
– Ма-макс, эт-то ты?!