Туманы Авелина. Колыбель Ньютона
Шрифт:
Таксист переспросил номер. Мика ответила и нервно провела рукой по волосам. Потом снова решилась нарушить молчание неожиданным вопросом:
— Альберт, ты в детстве часто сбегал с уроков?
— Что?
— У этого Андре был такой вид, словно он — строгий учитель, уличивший тебя в плохом поступке.
— А-а, это... Да пошёл он... — Альберт рассмеялся и, как показалось Мике, вздохнул с облегчением.
— Ты мне расскажешь, что происходит?
— А ты не знаешь, что любопытство сгубило кошку? — Лаккара наконец-то отвлёкся от размышлений и посмотрел на неё.
— А ты
— Это одна из барросовских идей. Он считает, что в офисе нужна охрана...
Мика удивилась, но не подала виду. Альберт был очевидно не настроен продолжать этот разговор.
Такси затормозило у начала мощёного тротуара. Расплатившись кредиткой, Лаккара вышел первым и протянул руку девушке. Снежинки залетели ей за рукав, коснулись мимолётным холодком — это их обычное «просыпайся, подруга» — и мгновенно растаяли на тёплой коже запястья.
Выбираясь из машины, она нечаянно качнулась к нему и заметила со смутным удовольствием, что спутник уловил тонкий, с едва заметной горчинкой, запах её духов. Взволновала? Похоже, да... И сама взволновалась. Мимолётное соприкосновение смутило обоих. Мика подумала, что из-за её сдержанности и недавней нерешительности они оба оказались в дурацком положении. Платоническая фаза отношений прилично подзатянулась, и выйти из неё становится всё затруднительнее.
Альберт окинул взглядом полупустую площадь, делая вид, что сейчас его интересует только это.
— Теперь куда? Я здесь никогда раньше не был.
Мика стянула перчатку, заправила за ухо прядь волос и поглубже надвинула капюшон.
— Положим, ты в этом не одинок. Но, кажется, вон то здание в конце улицы.
Проезд автомобилей на территории Лаунсдонского парка был запрещён. Мика подумала, что за несколько минут пешей прогулки можно попытаться разговорить Альберта. Известие о нанятой охране как-то нехорошо тревожило её, да и сам Альберт вёл себя не так, как обычно. Видимо, случилось что-то серьёзное. С учётом резонанса, который вызвали его видеоролики, теперешнее состояние Альберта вполне ожидаемо. Мика, конечно, просмотрела видео в тот же вечер, когда Альберт прислал ссылку, но собраться с духом, чтобы обсудить увиденное, пока не решалась. Поверить в его правду оказалось непросто. Но и спорить с ним было сложно, и это её немного раздражало. Не то чтобы она не любила споры. Скорее, наоборот, — ей нравилось дискутировать, находить общие точки с оппонентом. Однако из-за всегдашней сдержанности она тщательно формулировала ответы, что изрядно мешало блистать показным остроумием, да и лишало дискуссию остроты. Ей не хватало спонтанности, и порой она жалела об этом.
Резкий порыв ветра невольно задал тему для разговора. Подхватывая разлетающиеся полы мехового пальто, Мика заговорила, стараясь, чтобы голос звучал беспечно. Конечно, сегодняшний вечер она предпочла бы провести дома, под пледом и с чашкой горячего шоколада,
— Надеюсь, когда дело дойдёт до бонусов к заплате, он вспомнит, что я пошла у него на поводу. — Мика осторожно взяла Альберта под руку и тут же добавила извиняющимся тоном: — Давно не обувала высокие каблуки, ходить разучилась.
Лаккара ничего не ответил, но на секунду положил ладонь на её пальцы. Приноравливаясь к её шагам, пошёл чуть медленнее.
Их обогнал велосипедист, и, обернувшись, поднял вверх указательный палец: парочки, расхаживающие под руку на улицах Оресты, были большой редкостью.
«Женщина не должна опираться на мужчину, — однажды заявила Джиллиан, хотя Мика попыталась возразить, что так куда удобней идти рядом. — Можно держаться за руки, — переубедить Джилли было невозможно. — Но под руку — это дурной тон».
Вспомнив этот разговор, Мика невольно покосилась на спутника — хоть бы его не успели испортить несносные орестовские правила. И тут же подумала: «Хотя куда уж больше». Она поспешила вернуться к тому, что беспокоило:
— Барроса нанял охрану из-за твоих видеоразоблачений?
— Тебе бы частным детективом работать, — Альберт нахмурился, но тут же принял безразличный вид. — И из-за них тоже...
Он попытался перевести тему:
— Так что у нас сегодня в программе?
Они остановились у мраморного бордюра.
Мика придержала его за руку.
— Погоди. Я же вижу, что-то не так. Расскажи. Я с места не сдвинусь, пока ты мне всё не расскажешь.
Вместо ответа Лаккара подтянул рукав пальто и выразительно постучал по циферблату наручных часов.
Девушка упрямо покачала головой. Опоздает? Ничего, её подождут...
Неожиданно пришли правильные слова — те, которые уже несколько дней убегали от неё, волоча за собой дребезжащие консервные банки её тревог.
Отводя взгляд, точно провинившийся ребёнок, Альберт, сам того от себя не ожидая, вдруг всё выложил. Как устал, как не может остановиться, как — не хочет останавливаться.
Мика слушала и смотрела так, словно сейчас не было вокруг ничего важнее того, что он говорит.
— Ты устал. Ты борешься с целым миром, он чужой тебе, он чужой нам. Почему ты не хочешь уехать?
Она едва удержалась, чтобы не добавить: «Я уеду с тобой». Домой. Туда, где есть дом. Там виноградные лозы вьются по балконам и тянутся к бездонному небу, и плоды с древа познания сладки, и чёрт с ним, что это плоды смоковницы. Это на севере — грехопадение, а на юге — всего лишь сладость, радость. Жизнь.
Лаккара с трудом стряхнул с себя наваждение.
— Сейчас минус пятнадцать, ты замерзнёшь.
Да забыл он, что ли? А плюс сорок и по лодыжки горячего песка?
Момент взаимности рассыпался горстью колких снежинок, брошенных в лицо порывом ледяного ветра.