Туманы сами не рассеиваются (повесть и рассказы)
Шрифт:
Юноши и девушки не дали учителю договорить, они осаждали лейтенанта до тех пор, пока он не согласился.
Посмотрев на часы, Ульф сказал:
— Ну, нам пора, а то поезд уедет без нас.
Ученики тепло попрощались со своими шефами.
— Ты, я вижу, обошел меня в педагогике, — сказал при расставании лейтенант Ханнесу.
— Оба мы с тобой педагоги, ты — здесь, я — в школе. Детей надо научить и любить и ненавидеть.
— Это мне нравится, — улыбнулся лейтенант. — В октябре давай организуем совместную экскурсию в Бухенвальд.
— Согласен.
Учитель
Третья встреча
В один из летних дней 1962 года мы, сев в штабной автомобиль, поехали в северный пригород Берлина, в район железнодорожного моста, где должны были встретиться с советскими товарищами.
Фред Барлах, худощавый мужчина лет сорока с темными, но уже кое-где посеребренными волосами, начальник штаба нашего полка, сидел на заднем сиденье. Он снял с головы фуражку, чтобы ее не сдуло. В руках он держал папку с секретными документами.
С советскими товарищами мы должны были увязать вопросы взаимодействия на предстоящих учениях с советским механизированным полком, расквартированным по соседству с нашей частью. Сегодня мы ехали на рекогносцировку, чтобы все вопросы взаимодействия разрешить на местности.
Я был на десять лет моложе Барлаха и являлся офицером оперативного отдела. В руках я держал топографическую карту, на которую время от времени поглядывал, чтобы мы не заблудились.
— На следующем перекрестке нам следует свернуть направо, — напомнил я Барлаху. — А вы знаете товарищей, с которыми нам предстоит сегодня встретиться?
— Нет, — ответил он. — Я знаю, что начальником штаба полка является майор Бережной, с которым мы и должны будем выяснить все вопросы. Вот сегодня мы с ним и лично познакомимся… — Барлах откинулся на сиденье и снова попытался сосредоточиться на вопросах, которые нужно было обговорить с русскими товарищами, но это ему, видимо, так и не удалось, ибо он то и дело посматривал по сторонам.
Я тоже не мог сосредоточиться и думал о товарищах, к которым мы ехали.
«Интересно, что за человек этот майор Бережной? — думал я. — Судя по фамилии, он русский, а быть может, украинец. Но сама фамилия еще ничего не говорит…»
Впереди показался железнодорожный мост. Я посмотрел на часы и отметил, что в нашем распоряжении было еще одиннадцать минут. Мы остановились и вылезли из машины.
Шофер занялся мотором, а мы отошли в сторону.
Барлах сориентировался и, развернув карту, наносил на нее какие-то пометки. Однако долго заниматься изучением местности ему не пришлось, так как вскоре послышался шум автомобиля. Вдоль реки навстречу нам ехал советский военный газик.
Машина остановилась рядом с нашей. Из нее вышел белокурый майор. Сощурив глаза под густыми бровями, он оглядел нас, поздоровался и по-немецки сказал:
— Я майор Бережной, а вы, как я думаю, майор Барлах.
— Точно так, — ответил ему Фред по-русски.
Я удивился тому, как хорошо говорил русский майор по-немецки,
— Я вас сразу узнал, — продолжал Бережной, — так как видел ваше фото у моего предшественника подполковника Шелякина. Так что никакой ошибки тут быть не может, хотя… Вы когда-нибудь были в Тюрингии? Или в районе Веймара?
— Разумеется, — усмехнулся Фред, — только недолго. Бывает так, что встретишь незнакомого человека и готов спорить, что ты его хорошо знаешь. Хотя почему бы и нет, вполне возможно, что мы с вами где-то встречались. Да, к слову, фото-то мое старое, я тогда еще не носил очков… А вот это капитан Келлер, — представил он меня.
Бережной протянул мне руку, дружелюбно поздоровался и сказал, что он приехал один, так как его помощник заболел, а другие по горло заняты работой.
— А вы хорошо говорите по-немецки, — сказал я Бережному. — Здесь у нас научились?
— Более или менее прилично я разговариваю всего с год, — ответил он, — а начал я учить немецкий еще мальчишкой, когда мне было всего пятнадцать лет, и, как мы говорим, совсем в других условиях.
— В других условиях и я изучал русский, — заметил Барлах. — Должен сказать, что с русской грамматикой я до сих пор не в ладах.
— Вы были в то время солдатом? — спросил Бережной.
— Разумеется. Был я тогда молод, здоров, плохо, к сожалению, просвещен политически, так что нет причины щадить меня: я был ефрейтором.
Разговаривая, мы подошли к реке.
Бережной остановился на бугорке и спросил:
— Будем разговаривать по-немецки?
— Я бы хотел, — быстро согласился Барлах. — В интересах дела, так мы скорее поймем друг друга. Я по-русски говорю неважно, а мой заместитель — и того хуже.
— Согласен, — майор Бережной хлопнул рукой по папке, которую держал под мышкой. — Для начала давайте проверим идентичность нашей документации!
Проверка прошла быстро: все документы и на русском и на немецком языках оказались идентичными. Нужно было только нанести на карты кое-какие обозначения. Затем мы уточнили все вопросы взаимодействия, направления наступления, задачи отдельных подразделений и так далее. Встреча прошла по-деловому.
К полудню все основные вопросы были решены, оставались кое-какие мелочи.
Стало жарко. На лбу Бережного блестели крупные капли пота. Бросив взгляд на реку и на поле, расстилавшееся на противоположном берегу до синевшего на горизонте леса, и раскинув в стороны руки, он сказал:
— Когда наша Припять разливается осенью после сильных дождей или же весной после таяния снегов, все вокруг залито водой, которая выходит из берегов, а вода становится прямо-таки темно-коричневой. Детишками мы очень боялись наводнения, особенно моя сестренка.
— У вас есть сестра? — спросил Барлах.
— Да. Зовут ее Галина, она на несколько лет моложе меня. Училась в Москве. В прошлом году вышла замуж, у нее растет дочка. Когда мы виделись в последний раз, она была совсем девчонкой.