Туманы сами не рассеиваются (повесть и рассказы)
Шрифт:
— Галина… — задумчиво проговорил Барлах. — Красивое имя. Когда-то у меня была одна знакомая, которую тоже звали Галиной. Вот только время тогда было ужасное, да и история эта длинная. Прошло чуть ли не двадцать лет.
— Одно десятилетие разума значит гораздо больше, чем одно столетие ненависти, — заметил Бережной. — Тогда мы учились ненавидеть тех, кто напал на нас. Было и такое. Человек научился любить, однако он может, если нужно, и ненавидеть. Более того, он даже может одновременно любить и ненавидеть, и горе тому, кто не способен на то и на другое… — Майор бросил взгляд на
Майор сел на траву рядом с Фредом и продолжал:
— Братство по оружию — это гораздо больше, чем общность взглядов и дружба между нашими народами. Они должны быть не только между народами, но и между отдельными людьми тоже. Мы должны как можно ближе узнать друг друга, больше встречаться, работать вместе, провести совместные учения. Так мы лучше узнаем не только самих себя, но и других.
Барлах кивнул в знак согласия с русским майором, но тот еще не все сказал и продолжал:
— А что нам известно друг о друге? Например, что вы знаете о природе нашей страны, о ее людях, их жизни, традициях, обычаях и тому подобном? Очень немногое.
— Вы, конечно, правы. Я очень сожалею, что мы с вами встречаемся, как правило, за праздничным столом да вот на таких учениях! — Барлах положил руку на плечо Бережного. — Тогда не будем откладывать это на дальний срок… У вас есть экземпляр нашего плана-календаря? — спросил он меня.
Я ответил, что план у меня есть. Майор снова повернулся к Бережному, который с любопытством разглядывал его, а затем спросил:
— А как вас зовут, товарищ Бардах?
— Фредом, — ответил наш начальник штаба. — Вернее, полное мое имя Альфред, но с детских лет все зовут меня Фредом. Так я и привык к этому.
Неожиданно для нас Бережной вдруг вскочил на ноги и, словно забыв о разговоре, посмотрел на воду, затем подошел к Фреду и спросил, не хочет ли он искупаться в реке.
Барлах засмеялся и сказал:
— Здесь запрещено купаться, товарищ! Если одного из нас поймают за этим занятием, придется платить штраф. К тому же у меня нет с собой плавок.
— Ничего, — не отступал от своей затеи Бережной. — Девушек вблизи что-то не видно. Давайте искупаемся!
Барлах растерянно оглянулся и спросил меня, что я по этому поводу думаю.
— Я за предложение майора, — ответил я.
— Ну, хорошо! — засмеялся Альфред и начал раздеваться.
Бережной разделся быстрее всех и в одних трусах дожидался нас. Все тело у него было здорового шоколадного цвета, и я позавидовал его загару, так как у нас в то лето было много работы и загорать было некогда.
Между тем разделся и Барлах. Растирая свою худую грудь, он крикнул:
— Ну, пошли! Кто решится первым?
Бережной оглянулся на Альфреда и, заметив на его левой руке плохо зажившую рану, подошел к нему и спросил:
— Вы что, во время войны были в штрафном батальоне?
— А вам, собственно, как стало об этом известно? — удивился Фред.
— Уж не стреляли ли в вас, когда вы решили перебежать к нашим партизанам?
— Да,
— Это было под Ровно, на опушке леса, в августе сорок третьего, а?
Альфред кивнул и с удивлением посмотрел на Бережного.
— Я Алексей. Неужели ты не помнишь подростка Алексея и его сестру?
Позже Фред рассказал мне эту историю. И признаюсь, я в первый раз в жизни видел слезы на глазах мужчины.
Лето 1941 года. Большая часть немецкого народа, одурманенная фашистской пропагандой и легкими победами, которые вскружили ей голову, уже видела близкую окончательную победу, и даже те, кто хотел верить в торжество разума, упали духом и начали сомневаться.
Партия и Советское правительство призвали народ на борьбу против гитлеровских захватчиков.
Дивизии 6-й германской армии во взаимодействии с танковой группой прорвали оборонительные рубежи русских и вышли к берегам Днепра на киевском направлении. В районе Житомира они временно перешли к обороне, чтобы остановить наступление советских войск, которые героически сражались за свою родину.
И когда в районе Новгород-Волынского были уничтожены несколько колонн с оружием и боеприпасами, продовольствием и обмундированием, командование 6-й армии приняло решение направить несколько частей из второго эшелона для обеспечения тылов и проведения так называемых карательных операций.
Одним из таких карательных подразделений и была рота капитана Крамера, в которой служил ефрейтор Фред Барлах и Вернер Айзинг.
В полдень рота прибыла в небольшое село. Фреду Барлаху и его товарищам отвели под постой пустой деревянный домишко, хозяева которого вовремя эвакуировались. Домишко состоял из двух комнат с низким потолком и подвала. Солдаты так устали, что сразу же завалились спать.
В середине ночи в дом вошел фельдфебель Резус и громко крикнул:
— Подъем, ребята! Но тихо и чтобы света не зажигать! Свои тряпки вы и в потемках найдете. Через десять минут строиться!
— Что там еще случилось? — недовольно спросил Барлах, вставая со своего соломенного ложа и нащупывая рукой фонарик.
— Я Резус, а не Иисус Христос! — буркнул фельдфебель. Эту фразу он говорил впопад и невпопад, так что над ней уже никто не смеялся. — Давайте шевелитесь!
Выругавшись, Фред сунул ноги в сапоги и вышел из дома. Ночь была темной. Где-то далеко на востоке слышалась артиллерийская канонада. Вслед за Фредом во двор вышел Вернер Лизинг, его единственный друг во взводе. Он подошел к Фреду и шепотом спросил:
— Неужели опять наступление? Поговаривают о наступлении на Киев.
Барлах молча пожал плечами.
«Одну-единственную ночь и то как следует поспать не дали, — подумал Фред. — Нельзя же человека гнать до тех пор, пока он не упадет без сил. Мы и так дошли».
В этот момент во дворе снова появился фельдфебель и приказал построиться. Затем он повел отделение к околице, где уже урчали моторы машин.
Когда вся рота была построена, капитан Крамер довел до сведения солдат, что на их долю выпала честь выполнить особое задание. Оно потребует от каждого солдата напряжения сил, дисциплины и выдержки.