Туманян
Шрифт:
Мысли о Толстом переплетались у Туманяна с размышлениями о судьбе литературы, о ее роли и значении в жизни общества. Его тревожило положение армянских передовых писателей, их материальная необеспеченность, постоянная борьба их с нуждою. Туманян выступал в печати с призывом создать нормальные условия для труда писателя.
В 1910 году, по почину группы литераторов, в Тифлисе была открыта книжная лавка «Печатное слово», ставящая своей целью улучшение материального положения писателей, освобождение их от произвола и эксплоатации книгопродавцов. В числе первых пайщиков книжной лавки был и Туманян.
Одной из наиболее эффективных мер для мобилизации внимания общественности к вопросам литературы были в то время юбилеи писателей. Ими порою пользовались для оказания материальной поддержки. В год смерти Толстого,
В связи с приближением юбилейной даты Туманян выступил в печати со специальной статьей, в которой он писал: «В лице юбиляра народ венчает славой самого себя, свою духовную мощь, и, оценивая творчество Ширванзаде с этой стороны, мы считаем, что автор «Одержимой», «Хаоса», «Артиста» и многих других произведений заслуживает всенародного внимания».
В мае 1911 года литературная общественность праздновала юбилей Ширванзаде. Туманян написал письмо юбиляру. Он убеждал своего собрата по перу, что жизненные невзгоды, лишения и страдания ничто, «пустые звуки перед тем чудесным сознанием, что служишь прекрасному и правде».
В этом же письме Туманян говорил о «благородной дружбе и бесконечной любви друга-писателя», как о «могучем утешении в неприветливой жизни». Вообще, дружбе поэт придавал исключительное значение и очень дорожил этим чувством. Друзей у Туманяна было не мало, но первое место среди них, несомненно, принадлежало Агаяну. Легко представить, каким тяжелым ударом была для Туманяна смерть Агаяна, скончавшегося внезапно 20 июля 1911 года.
Агаян был для Туманяна «великим человеком, большим писателем и мыслителем», но «в тысячу раз» он был дороже ему как близкий друг. «За последнее время я впал в какое-то сонное состояние, — писал он. — Смерть Газароса глубоко подействовала на меня и стала одной из моих постоянных дорогих скорбей». Туманян сравнивал Агаяна с «умолкнувшей навсегда песней», о которой рассказать словами невозможно. В своих воспоминаниях Исаакян так рисует облик Агаяна: «Я с восхищением смотрел на него — здоровый, красивый, жизнерадостный. Было много в нем стихийного. Казалось, он вышел из сказок и шагал в нашей действительности полководцем-князем, храбрым горным охотником, главой кочующего из мира в мир каравана. Я мысленно сравнивал Агаяна с Туманяном. Они оба показались мне людьми одной категории, в одном стиле, в одном колорите. Они целиком соответствовали друг другу, гармонично дополняли друг друга, создавая одно целое, одно понятие — силу, мудрость земли и слова древнего армянского народа».
Народн, арт. Арм. ССР Т. Сазандарян в роли Алмаст (опера «Алмаст»).
Засл. арт. Арм. ССР Г. Габриелян в роли ашуга (опера «Алмаст»).
После смерти Агаяна Туманян переживал гнетущее чувство одиночества. Поэт потерял самого близкого человека, который так хорошо его понимал и в трудные минуты жизни поддерживал своим задушевным, дружеским словом. Он горько оплакивал смерть друга, но Туманяну не было свойственно чувство отчаянья и безнадежности. «Оптимизм, — говорит А. Исаакян, — всегда брал верх в натуре Туманяна. Подавленность настроения у него была минутной».
Начало 10-х годов XX столетия было периодом кипучей общественной деятельности Туманяна. Он становится активным членом целого ряда культурно-просветительных обществ, широко выступает в печати. Будучи демократом, он, однако, был связан с кругами буржуазной интеллигенции, и подчас его общественная деятельность не выходила далеко за рамки буржуазного просветительства. Выходец из крестьянской среды, Туманян был последовательным выразителем демократических дум и чаяний крестьянских масс и в то же время и их колебаний. Окружающая его в городе интеллигентская среда только укрепляла эти его колебания. Чувствуя отвращение к буржуазно-националистическим
Сотрудничество армянского поэта в дашнакском органе явилось случайным моментом в его политической биографии и ни в какой степени не характеризует общественную позицию Туманяна. Реакционные националистические взгляды дашнаков и в этот небольшой отрезок времени были чужды народному поэту. Недаром Туманян по поводу своего сотрудничества в «Оризоне» писал, что это было не его место и он чувствовал там себя «только гостем». Это формальное сотрудничество, повидимому, послужило поводом к тому, что 7 ноября 1911 года Туманян был вторично арестован. Более месяца пробыл он в Метехской крепости в Тифлисе, а затем по этапу был отправлен в Петербург, в дом предварительного заключения, где еще более полугода просидел в камере № 121.
Туманяна обвиняли в причастности к буржуазно-националистической армянской партии «Дашнакцутюн». Конечно, члены этой организации хотели бы видеть великого поэта в своих рядах, но он был идейно далек от них. Ему дороже всего были интересы трудового народа, и он резко отрицательно относился к авантюристической деятельности дашнаков.
Неприветливо встретило поэта петербургское хмурое небо. «Погода скверная, и небо всегда пасмурное и мрачное, — писал он дочерям. — Нет ни солнца, ни солнечных лучей». Из дома предварительного заключения в письмах к близким, Туманян сообщал, что он стал жертвой клеветы, что он спокоен и уверен в своей правоте. «Я чувствую себя очень хорошо, — писал он из тюрьмы. — Великое дело быть чистым и правдивым. Это дает и бодрость и спокойствие, и все, все, и здоровье». Дело тянулось, и писатель терпеливо ожидал суда, того момента, когда дадут ему возможность подробно изложить все обстоятельства. «Так в этом мире и добро наказывается, — писал поэт — и даже больше. Ничего. Есть конец всему, а справедливость и невинность всегда побеждали в мире и победят, и я не обижаюсь, что это не скоро бывает…» Эти слова говорят об убежденности в своей невиновности и душевной чистоте поэта. Но вместе с тем они звучат наивно. В них скорее выражена жажда справедливости, чем чувство реальности. Он хотел видеть в чиновниках людей не глухих к голосу правды и совести, хотя отлично знал, что представляли собой царские судьи. Однако важно отметить, что Туманян, находясь в тюрьме, не поддался царившему в годы реакции общему настроению упадка и уныния.
Более четырех месяцев длилось судебное разбирательство, и лишь 22 марта 1912 года Туманян был освобожден.
В русских литературных кругах тогда уже было известно имя армянского поэта и в Петербурге группа русских литераторов пригласила Туманяна на ужин, где он познакомился с В. Г. Короленко. «Хороший человек был, настоящий русский человек», — рассказывал о нем Туманян впоследствии своим друзьям. После ужина направились вместе домой. По дороге разговор зашел о Пушкине. Короленко спросил Туманяна о том, какое из произведений Пушкина произвело на него самое сильное впечатление и какое из них он более всего любит. «Он думал, — рассказывает Туманян, — что я назову что-либо из крупных вещей Пушкина, и когда я сказал: «Зимний вечер», он был крайне удивлен».
Туманян прекрасно понимал, что по силе и верности выражения сложного и богатейшего тончайшими оттенками мира чувств и мыслей, по простоте и удивительной ясности языка, по музыкальности поэзия Пушкина — явление исключительное. Он восхищался стихотворением «Зимний вечер», как высоким образцом реалистической лирики. Он видел в этом стихотворении черты подлинной народности, его поражала точность в выражениях, стройность и гармоническая цельность поэтической мысли. Нет сомнения, что в оценке «Зимнего вечера» руководили Туманяном и известные слова Белинского: «Каждое слово в поэтическом произведении должно до того исчерпывать все значение требуемого мыслью целого произведения, чтоб видно было, что нет в языке другого слова, которое тут могло бы заменить его. Пушкин в этом отношении величайший образец».