Туркестанские повести
Шрифт:
Снег. В пяти метрах ничего не видно. Искали, искали пост — не нашли.
— Часово-ой! — крикнул разводящий.
Ветер заглушил его голос.
— Давай вместе.
— Давай.
— Ча-со-во-ой!
Не видно часового и не слышно. Выставив руки вперед, бредем на ощупь. Шаг, два… двести. Не видно огней караульного помещения.
— Пошли влево, — крикнул Женя.
Идем. Нет поста, нет караульного помещения.
— Надо было вправо, — сказал я разводящему.
— Что ж, пойдем вправо, — согласился он.
Пошли.
— Пойдем прямо, куда-нибудь выйдем, — решил Попелицын.
Его карабин дзинькнул о колючую проволоку полигонной изгороди. Отдышались, закурили.
— Теперь куда?
— Проволока приведет к стартовой позиции, — ответил разводящий. — Двинулись.
Насквозь промерзшие, добрались до батареи, разожгли костер в траншее, сидим и греемся.
— Как вы попали сюда? — удивился комбат. Он уже вернулся из караульного помещения.
Попелицын рассказал.
— Берите артиллерийский тягач, панаму для Новикова, катушку телефонного провода и поезжайте обратно.
А там Галаб уже беспокоился о нас, организовал поиск с отдыхающей сменой. Долго ребята кружили в свистопляске бурана, но, конечно, безрезультатно.
— Хорошо, хоть, на проволоку набрели, — сказал Назаров, — а то бы всю ночь проплутали, обморозились. Ну ладно, надевайте шапки, валенки и тулупы — все это старый состав караула оставил — и шагайте на пост.
Разводящий взял конец телефонного провода, чтобы не заблудиться, и шагнул в снежную круговерть. Я пошел за ним.
Вчера не привезли ужин: заплуталась машина. И сегодня она не пришла. К вечеру капитан Тарусов на тракторе С-100 притащил автобус. Нас сменил Федор Кобзарь с ребятами.
— Как служба? — спросил меня Кузьма Родионов.
— По уставу. А что?
— У них тоже, брат, по уставу, — кивнул сверхсрочник на соседей. — И никакой буран им не помеха. Был я у них. До чего же здорово работают операторы! Когда офицер захватил цель и передал ее на сопровождение солдату, тот радостно крикнул: «Есть цель!»
Включили имитатор помех. В первый момент молодой оператор от неожиданности растерялся, однако тут же взял себя в руки и приник к индикатору. И знаешь что, Володя? Мне показалось, он был готов руками смахнуть помехи с экрана, чтобы они не заслоняли цель.
— Кроме рук тут еще и мозги нужны, — буркнул в, отогревая замерзшие пальцы.
— Да это понятно, — согласился сверхсрочник. — Но ведь как развито чувство ответственности у человека! С каким напряженным вниманием следил он за единственным нужным ему импульсом!
Родионов сел на своего любимого конька. Закончил тем, что опять — в который раз! — спросил меня, не нужна ли какая помощь в подготовке на оператора.
Не утихает, свирепствует буран. Зубрим наставление по стрельбам. И вдруг посыльный:
— Кузнецов,
Там собралось дивизионное начальство, капитан Агзамов и какой-то степняк — раскосый мужичонка в меховом треухе.
— Дохтура у нас нет, а баба кричит, как верблюдица, и за живот хватается, — рассказывал гость.
— Беременная, что ли? — спросил Агзамов.
— Вот-вот… Приспичило ей рожать в буран…
Степняк мял в руках треух и с надеждой переводил взгляд с одного офицера на другого: пошлют ли дохтура к его бабе?
К роженице отправился дивизионный врач Агзамов. Я в акушерстве ничего не понимал и был у него вроде адъютанта: мало ли что может случиться в такую непогодь. Нам дали вездеход. Он проламывал снежные заносы, а следом рысил на выносливой степной лошади аульчанин.
— Нельзя ли побыстрей? — то и дело опрашивал шофера капитан. — Боюсь, не опоздаем ли. Новый человек рождается на свет, а мы тащимся еле-еле…
И водитель гнал вездеход все быстрее и быстрее.
Я думал, что вокруг полигона на пушечный выстрел нет ни одного жилья, но мы уже через два часа остановились во дворе, обнесенном высокими глинобитными стенами. Вместе с хозяином вошли в дом, глядевший двумя пустыми окнами во двор.
В первой комнате ползали, шлепая друг друга по голым задам, круглолицые ребятишки — один меньше другого. Здесь же, на высоком деревянном сундуке, лежали лепешки и сладости. Под вытяжной трубой потрескивал веселый костерок.
— Не холодно ли? — спросил Агзамов хозяина, кивнув на незастекленное окно.
— Э, пускай мала-мала закаляются, — махнул он рукой. — Баба там, иди.
Доктор шагнул в другую комнату. Через некоторое время он крикнул:
— Грей ведро воды, Кузнецов!
Хозяин гремел посудой, рылся в большом сундуке, окованном железом. Наверно, искал чистые полотенца и простыни. Из соседней комнаты доносились то глухие стенания, то болезненные вскрики.
Когда нагрелась вода, капитан долго мыл руки с мылом, потом заставил сделать то же самое хозяина дома. Они ушли к роженице, а я остался с малышами, обступившими мой карабин. От этой любопытной диковинки их оторвал резкий вскрик матери. Ребятня переполошилась, тревожно засверкали узкие глазенки.
— Ничего, ничего, — успокаивал я их. — Доктор вылечит маму, и ей будет хорошо.
За дверью послышалось звонкое «уа», веселый смех отца и голос врача: «Джигит! Хоть сейчас на коня».
— Теперь у вас будет новый братишка, — сказал я своим маленьким друзьям. — Сейчас дядя покажет его.
Дверь открылась. Капитан держал в руках орущего во все горло младенца, тихонько пошлепывал его и, улыбаясь, приговаривал:
— Ну здравствуй, человек! Здравствуй!
К вечеру непогода угомонилась, и мы двинулись в обратный путь. Капитан чему-то улыбался. Видимо, радовался за восьмого наследника степняка.