Туркестанские повести
Шрифт:
— Слушаю.
Передавали, вероятно, что-то очень важное, потому что он спешно ответил:
— Сейчас приеду.
Машина умчалась в ночь. Сидя за рулем, Николай Иванович с удовлетворением думал: «Хорошо действуют. Вчера дал задание — сегодня уже первый сигнал. Интересно, что это за сигнал? Его ждут все…»
Ночная прохлада освежила голову, лицо, грудь. Сна как не бывало. Нечаев потер лоб, вернее, то его место, где немного беспокоил шрам. Это след финки. Недели три валялся майор в госпитале после удара Черной Бороды… Ловкий и сильный, дьявол, был. «Был, — криво усмехнулся Нечаев. — Он и
Вскоре ГАЗ-69 подъехал к трехэтажному дому. Через минуту, как условились, вышел командир полка. Он застегнул на ходу плащ и открыл дверцу газика.
Машина круто развернулась и ринулась вдоль шоссе.
— Расскажи, как и когда это случилось, — попросил командир полка.
— Мгновенный радиосеанс, похожий на выстрел или эфирный всплеск, был засечен в двадцать два тридцать…
— Не может быть! — удивленно поднял густые брови Орлов. — Это же…
— Да, — уточнил майор, — во время начала ваших ночных полетов. Координаты передатчика — 03-45. Шифр чрезвычайно сложный.
— Так, так! И что же?
— Пока ничего… Боюсь, придется обращаться к полковнику Скворцову. А время не ждет, — с тревогой в голосе произнес Нечаев.
— Может, здесь, на месте, справитесь?
— Сделаем все, что в наших силах. Минут через сорок машина остановилась. Кто-то властно потребовал:
— Пароль? Майор ответил.
…При сильном свете электролампы Нечаев читал приготовленный для него текст полураскодированной радиограммы:
«2. Расчетной. Порядок. 15».
— Не очень-то прозрачно, — вздохнул Орлов.
— Нет, это уже многое, — возразил майор.
— Установить бы пеленгацию, Николай Иванович.
— Уже установлена.
— Вот как! Молодцы.
Нечаев усмехнулся:
— Не все, однако, такого мнения о нас. Вот и этот «2. Расчетной…»
Они поговорили еще несколько минут.
— Ну что ж, Николай Иванович, — подполковник посмотрел на часы. — Ты здесь остаешься? Хорошо. А я поеду восвояси. К вечеру созвонимся.
Возвращаясь в полк в одиночестве, Орлов — он научился водить машину еще в академии — некоторое время думал о разговоре с Нечаевым, о хлопотах, вызванных чрезвычайным происшествием на краю Золотой пустыни. Потом его мысли переключились на генерала Плитова.
— Досадует старик, — проговорил Орлов вслух.
Газик глотал около полутора километров в минуту, однако командиру полка казалось, что он почти не движется. Сказывалась привычка к огромным скоростям. Ровное, монотонное журчание мотора навевало дремоту. Подполковник тряхнул головой и открыл лобовое стекло.
«Да, о чем я? А-а… Досадует Плитов. И еще: опасается, не оскандалились бы с учением. Нет, не должно быть этого, не подведем». Перед мысленным взором Орлова всплыла картина вчерашних полетов. Вернее, нынешних — ночных.
Третья эскадрилья — подразделение молодых. Ничего, хваткие ребята эти комсомольцы. Давно ли, кажется, еще с инструкторами летали, а гляди, уже ночными полетами начали овладевать. Правда, не все отшлифовано. Взять хотя бы лейтенанта Федина. На первых порах что ни посадка, то перелет. В чем дело? Стали разбираться. Оказывается,
«Прав генерал, — подумал Орлов о Плитове. — Психологический эффект сказывается даже вот в таком, казалось бы, незначительном элементе летной подготовки, как у Федина. Преодолел этот барьер — и сияет, будто именинник! Ах, Костя, Костя, мальчишка мой дорогой…»
Подполковник сам руководил полетами и теперь, вспоминая наиболее интересные, поучительные случаи, будто смотрел на них со стороны.
Есть в той же эскадрилье Саша Волков, ровесник Федина. Друзья — водой не разольешь. Тоже неплохо слетал. А накануне такое отмочил, что Костя до сих пор подначивает: «Пожарник не нужен, Саш?..»
Выполняя задание, лейтенант Волков тревожно доложил Орлову на стартовый командный пункт:
— Горят лампочки… Лампочки горят!
— Какие?
— Пожар на самолете!
— Спокойнее. Проверьте температуру газов двигателя, — подал команду Орлов.
Лейтенант сообщил, что температура нормальная. Тогда командир полка передал на борт самолета:
— Переведите главный выключатель противопожарной системы в положение «Включено».
— Есть, перевести! — доложил Волков.
Секунд через двадцать снова команда:
— А теперь выключите.
Саша выключил и увидел, что лампочки не горят. Значит, «пожар» потушен.
— Ну что там? — спросил по радио Орлов.
Лейтенант отозвался:
— Все в порядке! — В голосе его слышалась радостная успокоенность.
Теперь третьей эскадрилье можно смело усложнять задачи: ночные полеты показали, что летчики избавились от «детских» ошибок. А вторая эскадрилья покрепче. Вчера ходила на стрельбу.
— Любопытнейшие факты! — Командир полка снова проговорил вслух и улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы.
В прошлом году, когда вторая только начала отрабатывать перехват в облаках и ночью, старший лейтенант Голиков «мандражил», как говорят летчики, острые на язык. Начинал стрельбу то с большой дистанции, как нынче Умаров, то со слишком малой. Конечно, дело непривычное. При сверхзвуковом полете в облаках, когда кругом ничего не видно, можно, если зазеваешься, и в цель врезаться. И бравада тут ни к чему. Но и бояться нечего: есть приборы, штурман наведения тоже есть. Однако есть-то есть, а с Леонидом Голиковым пришлось немало поработать, прежде чем он научился наносить по цели неотразимый ракетный удар. Заслуга в этом и командира звена, и комэска.
О себе Орлов почему-то не думал, хотя нити всей методической подготовки и воспитания летчиков сходились к нему — командиру части, единоначальнику…
А сегодня ночью вот что произошло (почему и улыбнулся Орлов, проговорив: «Любопытнейшие факты!»). Леонид Голиков вылетел на перехват маневрирующей мишени. Догоняя ее, старшему лейтенанту пришлось в развороте сделать такой крен, что самолет лег вниз кабиной. Но даже и в перевернутом положении летчик сумел нанести меткий ракетный удар. «Вот это выучка, вот это класс!» — ахали молодые. «Да, выучка, класс! — повторял сейчас Орлов. — Надо сказать Карпенко, чтобы организовал беседу Голикова со всеми, кто еще не имеет достаточного опыта боевой работы…»