Туркестанские повести
Шрифт:
Умолкли последние звуки вальса.
— Душно. Давайте пройдем по парку, — предложила Полина.
— С удовольствием. Я только предупрежу…
— Мы ненадолго, не стоит беспокоиться, — сказала девушка.
Они ушли.
А в это время к городскому парку подъехал колхозный автобус, полный молодежи. Приехала повеселиться и Гульчара, девушка, с которой вместе рос и учился в одной школе Камил. Правда, Гуля была года на четыре моложе Камила. Работала она учительницей в «Зеленом оазисе», и, когда Умаров приезжал туда, они встречались, проводили время вместе. Теперь, по известным причинам, он не
Осмотревшись, она не нашла Умарова ни среди танцующих, ни среди отдыхающих на парковых скамейках.
— Алеша, — заметив Карпенко, с которым уже давно познакомил ее Камил, спросила Гуля, — а где же?..
— Камил? — смутился Алексей. — Он… курит где-то…
Гуля знала, что Умаров не курит, и потому недоверчиво отнеслась к ответу капитана. Сердце застучало беспокойнее, на душе стало тревожнее. «Я так и знала, что Камил… разлюбил меня. Так и знала… Недаром же и глаз не кажет в кишлак. Конечно, что ему, летчику, кишлачная жительница? Вот их сколько, красивых девушек, — и узбечки, и русские. Городские».
— Идемте, Гуля, потанцуем, — пригласил ее Алексей, заметив перемену в ее настроении. — А ты отдохни, — кивнул он своей жене.
Гуля была в цветном атласном сарафане без рукавов, с небольшим грудным вырезом, по которому искристо переливались любимые девушками-узбечками шода — монисто из нескольких ниток мелких бус. И когда Алексей кружился с Гулей, ее сарафан и украшения сверкали веселой радугой. Легкая, подвижная, девушка была чудесной партнершей. Помимо своей воли Карпенко загляделся в милое Гулино лицо с огромными черными, чуточку печальными глазами. А когда опомнился, увидел свою жену; она сдержанно улыбалась и покачивала головой: «Ой, смотри, Алешка!..»
Продолжая вальсировать в толчее улыбающихся, счастливых пар, Карпенко думал о Камиле… И куда его увела эта синеглазая?
— Алеша, что вы шеей крутите, не простыли? — участливо спросила его партнерша.
«Не я простыл, а след Камила. Тут поневоле будешь крутить шеей: предупредить бы его». Вслух он ответил:
— Воротничок жмет, Гулечка…
Девушка рассмеялась: рубашка у Алексея была с отложным воротничком, и туда можно всунуть еще такую же шею.
Танец уже кончался, когда Карпенко заметил Камила с его новой спутницей. Она держала его под руку и, улыбаясь, о чем-то говорила. Алексей шарахнулся в середину круга и оттуда погрозил кулаком Умарову. Гуля недоумевала: «Что с ним сегодня? Нервный какой-то, рассеянный…»
Полина, увидев Гульчару, танцующую с капитаном, освободила руку Умарова и, сказав, что они еще встретятся, мгновенно скрылась в толпе отдыхающих. Как растаяла. Камил посмотрел туда, сюда — нигде нет. Подосадовал. Подошел к жене Алексея.
— Знаешь, Камил, Гуля приехала!
— Гуля? — Мысли о Полине испарились. — Где она?
— А вон с Алешей идет.
Танец кончился.
— Здравствуй, Гуля! — поздоровался лейтенант.
— Здравствуйте, — невесело ответила она.
«Ого, на «вы», — заметил Умаров. — Ну и дела-а…»
А девушка стояла, опустив руки, и тревожно смотрела на лейтенанта:
Глава десятая
Лейтенант Майков переоделся в штатский костюм, взял небольшой чемоданчик, с которым обыкновенно ходил в баню, и вышел из авиагородка на Заводскую улицу, где всегда снимали частные квартиры вновь прибывшие в Катташахар.
Небольшой домик, куда направился Володя, был обнесен невысокой деревянной оградой. Вдоль тесного рядка штакетника зеленели стриженые кусты густой акации. За ними стояли стройные молодые вишенки, корявые урючины.
Под окнами, где по утрам падали золотые полоски света, пестрели цветочные клумбы, разбитые чьими-то заботливыми руками. Веселили глаз белые колокольчики душистого табака, кремово-розовые мордашки львиного зева, зеленые ножи ирисов.
Едва лейтенант открыл решетчатую калитку, как на ступенчатом крыльце появился сухонький очкастый Данилыч.
— Заходи, мил человек, заходи, — радушно пригласил он незнакомого юношу и предупредительно распахнул дверь остекленной веранды.
— Здравствуйте, — поздоровался Володя, усаживаясь на пододвинутое хозяином легкое плетеное кресло.
— Доброе утро, молодой человек! — На лице Данилыча разгладились давние морщины и вновь собрались густой сеточкой. — Чем обязан?
Лейтенант показал служебное удостоверение, но старик, видимо, не понял цель его прихода.
— Семья-то большая? — полюбопытствовал хозяин, приподняв очки на лоб.
— Один я. Не успел еще обзавестись…
— Оно и видно, сразу видно, — проговорил Данилыч, снова оседлывая нос очками. — Семейные люди, если они ищут квартиру, всегда ходят под конвоем своих жен, — озорно улыбнулся старик.
В открытые окна веранды влетел мотив беспечной песенки. Майков посмотрел на Данилыча: кто это, дескать, поет?
— Еленка, внучка, — доверительно сообщил он.
В саду на десятки ладов звенел, бился фонтанчиком, дробился на серебристые капли незатейливый повтор одних и тех же слов.
— В прошлом годе, — продолжал Данилыч разговор, — «стрекоза» техникум закончила здешний. Работать пошла мастером на завод. Доброе дело… Так ты, значит, насчет комнаты? — осведомился он и тут же посочувствовал: — Незадача, мил человек. Живет у меня тут один… Разве что через недельку. А сейчас занята комнатка.
— Где же он, ваш квартирант? Я как раз хотел о нем… с ним…
— Побег на почту, — махнул рукой Данилыч в сторону ближайшего почтового отделения, — депешу отбивать. Уезжать вскорости собирается…
— Он что, не здешний?
— Как тебе сказать, — неторопливо ответил Данилыч и любовно погладил шершавыми пальцами замысловатую алюминиевую фигурку, изображающую космонавта и сигарообразный снаряд, на борту которого было красиво выведено «Союз». Рядом, на деревянных подставках, выстроилась добрая эскадрилья самолетиков — пассажирские, в том числе и знаменитый воздушный лайнер Туполева, бомбардировщик, истребитель, каких нередко порождает пылкая фантазия опережающих жизнь художников. — Как тебе сказать? — повторил Данилыч. — В авиагородке встретил бедолагу. Митяем зовут…