Турухтанные острова
Шрифт:
Митя дал условный знак, и все дружно прокричали:
Слава, слава, слава!— Митька, ты талант! — Нина Кондратьевна потрепала его за волосы: — Эва!
Митя первым же и запел. И песню подхватили все. Ее знает каждый, кто занимался в учебном заведении, имеющем хоть какое-то отношение к электричеству.
Нам электричество сделать все сумеет, Нам электричество мрак и тьму развеет, Нам электричество заменит тяжкий труд, Нажал на кнопку — чик-чирик! — и тут как тут!Антон Васильевич петь не умел, он только постукивал пальцами по столу и повторял:
— «И тут как тут!..»
По предложению все того же Мити спели другую песню, которая, как утверждали, родилась в их институте:
Толкать науку вспять Нам главк не разрешает, Толкать ее вперед — Умишка не хватает. Вот мой тебе зарок, Хороший мой дружок: Вперед толкать не можешь — Толкай науку вбок!Последние строки повторялись дважды, их пели с особым подъемом:
Вперед толкать не можешь — Толкай науку вбок!Кто-то поставил на проигрыватель старую пластинку «Брызги шампанского». Мартын Иванович пригласил Марину Валентиновну.
— Вы танцуете по-гамбургски?
— Да.
Мартын Иванович перехватил Марину Валентиновну под спину левой рукой и, часто-часто семеня, побежал на нее, наклонив голову так, словно собирался боднуть. Марина Валентиновна, так же семеня, быстро побежала, отступая. Таким образом они добежали до двери в кухню, замерли на мгновение, акцентировав эту паузу, а затем Мартын Иванович побежал обратно, увлекая Марину Валентиновну за собой. Она бежала, заглядывая ему через голову на мелькающие каблуки его ботинок, потому что ростом Мартын Иванович был ей до плеча. Остановившись у другой стены комнаты, сделали какой-то замысловатый прыг-скок.
— Фу, жарко!
— Можно открыть форточку.
— Нет, спасибо. — И тут же подошла к Полуянову: — У меня к вам большая просьба. Надо хорошо подготовиться и сделать обзорный доклад о новых элементах «чибисах», ознакомить с ними ведущих специалистов.
— Когда?
— Когда, я вам сообщу. На одном из технических советов института.
— А я думал — сейчас, — пошутил Полуянов. Марина Валентиновна улыбнулась.
— Идемте танцевать? — протянула она Полуянову
— Танцы — моя стихия. Мы иногда танцуем с внуком. Вы не видели его, какой он у меня прелесть, — говорила Марина Валентиновна, оказавшись у Полуянова за плечом. Она не была уверена, что он слышит, о чем она говорит. Да это и не имело равно никакого значения.
Непонятно было, кто и с кем танцует. Каждый выделывал, что мог, в силу своих способностей и фантазии. Митя просто подпрыгивал, поочередно высоко поднимая то одну, то другую согнутую в колене ногу. «Эх, яблочко, куда катишься? Если к Нинке попадешь, не воротишься…»
Все заметно устали. И снова поставили танго.
Нина Кондратьевна пригласила Полуянова. Закинула руки ему за шею. Он попытался высвободиться, но гражданка Волкова крепко держала его.
— Ну как, попало вам? — спросила она, явно имея в виду свой недавний разговор с Татьяной. — Пусть. Так и надо.
— Что вы сказали ей?
— Чтобы она берегла вас.
— От кого?
— Да хотя бы от меня.
Пригнув Полуянова к себе, она неожиданно поцеловала его в губы. Да так, что он чуть не задохнулся. Вырвавшись, испуганно оглянулся: не видел ли кто? Ведь здесь же где-то ходил муж Нины Кондратьевны, Женька.
Видел только Митя Мазуров. Когда Волкова повернулась к нему, он закрылся рукавом: мол, ничего не вижу. Гражданка Волкова подошла к столу, взяла фужер.
— А-а! — трахнула об пол так, что осколки брызнули в стороны.
— Нина Кондратьевна, что вы? — схватил со за руку Мартын Иванович.
Она чуть отстранила его, взяла второй фужер и тоже — трах!
— Что вы делаете?
— Пусть!.. Вот сейчас возьму скатерть и все — на пол!
На помощь Мартыну Ивановичу подбежал Антон Васильевич, девушки. Только Митя стоял улыбаясь, кивал Нине Кондратьевне.
— Карамба!
— Нам надо расходиться, — шепнул Мартын Иванович Полуянову. — Следите, пожалуйста, за ней, — сказал он вышедшему в коридор Женьке.
А Нина Кондратьевна сделала вид, что вовсе и не заметила ухода Полуянова. Пошли — и фиг с ними, пусть отчаливают. Наше вам с кисточкой!
Когда все разошлись и Нина Кондратьевна с Женькой остались одни, она подкралась к нему, подпрыгнула и повисла на шее.
— Женька! Ах, какой ты, Женька!
— Подожди. Дай я вымою посуду!
— Зачем ты женился на мне! Я — стерва!
— Ладно, потом поговорим.
— Нет! Я хочу сейчас говорить! У тебя до нашей свадьбы никогда не было женщины?
— Нет, — помолчав ответил Женька.
— Я тогда так и поняла.
— Почему?
— У меня ведь тоже не было мужчин. А ты и не понял. Эх ты!
— То есть… А как же… дочь? — растерялся Женька.
— Это не моя. Моей погибшей подруги. А я взяла из детдома. Потому что ох как трудно ребенку без матери. Иногда так хочется, чтоб тебя приласкали, подули на ушибленный палец. Если угостили конфеткой, то не какие-то добрые тети и дяди, а люди, которым не надо говорить «спасибо». Ты не представляешь, как я всегда завидовала и ненавидела тех, кто катался на велосипеде, а за ними следом ходили родители или бабушка. Как я колотила таких! Поэтому меня в детдоме всегда считали дерзкой. Даже когда наказывали других детей, мне было завидно. Ведь меня не наказывал никто. И я взяла ребенка, захотела, чтобы еще на одного человека в мире стало больше, кому хорошо. — Она говорила правду.