Твари распада
Шрифт:
Вот и я тогда не знал, и мне не хотелось уходить, покидая пахнущий разложением призрак комфорта.
Дорога к лагерю
Перед дверью мы переглянулись. Это был взгляд двух человек, прикованных к одному камню, который должен вот-вот сорваться на дно. Следующий за сбором час мы с Жанной потратили на обсуждение плана действий. План был прост: мы выходим на крышу, осматриваем пространство вокруг, выбираем наиболее безопасный маршрут до ближайшей открытой машины, добираемся до неё, заводим и жмём на педаль газа до самого лагеря. Всё казалось
Отчего-то чувствовался подвох. Распространение заразы было очень быстрым, но почему никто не пользовался машинами? Это было сложно понять, но не заметить было ещё сложнее. Ни я, ни Жанна не заговаривали об этом, как бы оставив это за скобками. Обоим не хотелось нарушать стройность выбранного плана. Может, тебе интересно почему люди порой ведут себя подобным образом? Трусость.
В плане побега из собственной квартиры я также пытался учитывать нашу физическую слабость. Не знаю, на сколько хватит сил у одного не очень спортивного, почти тридцатилетнего человека и тринадцатилетнего подростка, надышавшихся трупным ядом. Сколько в таком состоянии можно пробежать, прежде, чем лишишься сознания и станешь пищей для плотоядных трупов? Даже в последний момент перед выходом из нашего убежища пришлось дать себе короткий отдых, потому что сбор и размышление над планом утомили нас.
– Ну… Готова?
– Готова, – ответила Жанна.
Откуда у неё взялся этот уверенный тон?
Я открыл дверь.
На металлической лестнице верхнего этажа, почти отвесно впившейся в побелённый потолок, валялась перекушенная цепь – попытка муниципальных властей перекрыть путь любителям пошляться по крышам. Проход в потолке вывел нас на технический этаж, где было очень пыльно и темно. Там оказалась ещё одна лестница, но она шла под привычным углом и обрывалась площадкой перед ржавой дверью на крышу. Я аккуратно толкнул её, и дверь почти без сопротивления подалась вперёд. А впереди нас ждал пасмурный петербургский день – тень начинавшейся осени. Но было всё ещё тепло, так что жуткая вонь, парившая над городом, была тут как тут – рассчитывать на то, чтобы снять повязки и глотнуть свежего воздуха не приходилось.
– Посмотри, что в колодце, я гляну на улицу перед домом.
Жанна кивнула, пошла к краю крыши, который нависал над колодцем.
– Постой.
Жанна остановилась, повернулась ко мне.
– Не дай себя увидеть.
Она молча отвернулась и пошла дальше.
Я приблизился к краю на четвереньках, сбросив рюкзак посреди крыши. Там творилось настоящее мракобесие. Чудовища на распухших от тления ногах стояли на одном месте, пялясь вникуда своими остекленевшими глазами. Что они там делали? Что ими двигало? Никакого голода, это понятно: у большинства кишки мотались по земле. Что тогда? Что породило это чёрное зеркало жизни?
Вдалеке было припарковано несколько машин, но почему-то соваться на улицу, даже с учётом того, что эти создания уже были здорово тронуты тлением, не хотелось. Они не чувствуют боли, у них нет естественных тормозов, которые удерживают нас от движения, которое может порвать мышцы и сухожилия. Эти существа – мертвяки, троглодиты существуют, чтобы распространять себе подобных, занимать пространство и больше ни для ничего. Ничего не производить, а лишь уничтожать. Я, помню,
«А куда делись птицы?! – пришёл мне очевидный вопрос впервые с начала всего этого – И где все остальные животные?»
Я стал параноидально оглядываться: нигде не было ничего живого. Только эти пародии на человека внизу. Было тихо как в могиле, даже тише, потому что в свежей могиле, если хорошо прислушаться, можно услышать чавкающие звуки передвигающихся внутри тела червей. А тут… Полная тишина в огромном мегаполисе. Ни-че-го. Мёртвая тишина. На фоне громадины города она казалась оглушительной.
– Что случилось с этим миром? – спросил я вслух.
Мой взгляд упал на пятна запёкшейся крови на месте, где происходила борьба выживших за женщину с ребёнком. Вокруг столпились восставшие из мёртвых мужчины. Определить, что это мужчины можно было только по обрывкам одежды. Толпа, набросившаяся, на них была слишком большой, чтобы оставить в целости даже их кости. По сути, это были ободранные скелеты с верёвками мышц. Они уже почернели и смотрелись тошнотворно. Младенца не было.
Меня замутило, опустившись на край крыши я подумал, а не прыгнуть ли вниз головой? Но лучше попробовать и рискнуть, чем просто так сдаться. Умереть всегда успеешь, пока живой надо стараться что-то делать. Причём делать лучше всех. А передо мной сейчас развернулось огромное пространство для деятельности. Нужно найти укромное место и возрождать людской род. Я посмотрел на Жанну.
– Что там?
– Там почти пусто, только стоят эти, – она указала на группу раздутых человеческих туш внизу, сгрудившихся в углу колодца – а так проход свободен.
– Если не привлечём внимание, сможем пройти на противоположную сторону.
– А что там? – спросила Жанна.
Мне не хотелось отвечать «Не знаю».
– Там был супермаркет – шанс, что там есть машины выше. На нашей улице прямо около парадной их нет.
Она замолчала.
– Пошли, – сказал я.
– А если там нет машин?
– Будем идти дворами, – ответил я первое, что пришло в голову.
Нужно было уходить отсюда любой ценой. Если нас что-то серьёзно задержит в пути, то завтра у нас будет половина светового дня, чтобы добраться до лагеря прежде, чем все уйдут.
Жанна задержалась на краю крыши, глядя на троглодитов в углу.
– Что там? Идём.
Мне показалось, что в последние секунды она смотрела не в угол, а в центр колодца, где была коробка для игр с мячом, которую зимой заливали и катались в ней на коньках.
Спускаться по лестнице с рюкзаком за спиной было невозможно, потому что лестница была ограничена загнутыми металлическими рёбрами, наподобие водных горок в аквапарке. Пришлось прыгать вниз на одной руке как трёхлапая собака, держа над собой тяжёлый походный мешок. Прежде чем спуститься окончательно, я оглядел переулок, в который выходила лестница. Было пусто.
За девочкой пришлось подниматься – для неё такой спуск был слишком сложен.
Эти усилия сопровождались учащённым дыханием. И чем чаще и глубже я дышал, тем сильнее яд пропитывал мою кровь. После второго спуска я сел на землю. Жанна, спускаясь, чуть не встала мне на голову.