Твердь небесная
Шрифт:
Машенька какое-то время растерянно смотрела на него, потом вынула платок и стала вытирать ему слезы, приговаривая:
– Успокойся, Яша. Ну не надо. Прошу тебя. Успокойся…
Руткин завыл еще жалобнее.
Решительно не находя объяснений тому, что происходит, изумленный Паскаль из своего угла немо наблюдал эту сцену. Если бы он не знал, какую роль сыграл Руткин в жизни Машеньки, он бы мог подумать, что присутствует при встрече двух близких людей: казалось, любящая сестра утешает покаявшегося в своем заблуждении беспутного брата. Или, может быть, такой поворот действий вполне в русском характере? Кто их разберет?.. Ему даже пришло в голову, – а не лишний ли он тут? И Паскаль смущенно отвел взгляд.
Едва он это сделал, в карете вышел совершенный переполох. Руткин внезапно извернулся самым невероятным образом, обвил правою рукой Машеньку за шею и приставил ей к груди нож, неизвестно откуда появившийся у него
27
Остановитесь! Остановитесь! (фр.)
Когда дверь отворилась и в фиакр заглянул удивленный подполковник, там уже воцарился мир: Руткин лежал на полу, а Машенька спокойно сидела на своем месте, прикрыв глаза ладошкой, будто ей мешал яркий свет, брызнувший в открытую дверь. Паскаль в ответ на вопросительный взгляд дедушки только пожал плечами и улыбнулся.
Оставшуюся часть пути до Пасси они проехали без приключений. Подполковник решил, что заявляться к Дрягалову сразу вместе с Руткиным будет небезопасно. Для Руткина небезопасно. А он им в дальнейшем может еще очень пригодиться. Поэтому, когда они подъехали к дому, где скрывался Дрягалов, старый Годар велел Машеньке идти вперед и настрого обязать булонского затворника держать себя в руках.
Как уж там Машеньке удалось убедить Василия Никифоровича следовать во всем плану старого Годара, но, во всяком случае, он был сдержан с Руткиным. Когда того ввели в квартиру, Дрягалов лишь взглянул на него, полумертвого от ужаса, взглянул скорее с жалостью, чем с гневом, плюнул: «Тьфу, нечисть!» – и ушел к себе в комнату.
Руткина посадили в другой комнате, и подполковник немедленно приступил, при помощи Машеньки, его допрашивать. Он полагал, что присутствие Дрягалова сделает злодея сговорчивее, для чего и привез сюда. И его предположения вполне оправдались – запираться Руткин нисколько не стал. Он рассказал все как на духу. Впрочем, о многом из рассказанного им подполковник догадался заранее. Руткин подтвердил, что о трюке с объявлением о смерти Дрягалова ему было известно, поэтому ни он, ни кто из его пособников на Пиренейскую улицу не явился. Они действительно следили за Машенькой, чтобы следом за ней пробраться к Дрягалову. И уже лично ему предъявить новый счет. А если он будет упорствовать, сопротивляться, то, может быть, и порешить с ним. Сегодня утром им удалось наконец выследить, как Машенька ездила сюда – в Пасси, и, таким образом, они открыли местонахождение Дрягалова. Осталось только заявиться к нему всей бандой. И планировали они это сделать уже нынче ночью. На главный вопрос подполковника: кто же ими руководит? кто их предупредил о подложном объявлении в газете? – Руткин замялся было с ответом, но когда Машенька пригрозила, что, в таком случае, ему придется разговаривать с Василием Никифоровичем, он, не раздумывая более, рассказал и об этом. По его словам выходило, что и похищение девочки, и последующее вымогательство у Дрягалова выкупных за нее придумал некий русский полицейский начальник, который с тем и отпустил Руткина за границу в свое время, что тот будет действовать там – во Франции – по его указанию. А теперь он лично находится в Париже и на месте руководит их действиями против Дрягалова.
Машенька опять спросила его о своей дочке. На этот раз Руткин разыгрывать комедии не стал, никакой пользы от этого ему все равно уже не вышло бы после его давешнего коварства: он подробно рассказал, где теперь находится девочка, – оказалось, что она спрятана там же, в Шарантоне, – и даже изъявил готовность сейчас проводить к ней. Несчастная Машенька страдальчески посмотрела на старого Годара. Но подполковник убедил ее не спешить немедленно отправляться за дочкой. Пока они владеют инициативой, нужно не давать неприятелю
Как рассказал Руткин, их предводитель остановился в одном из фешенебельных отелей на Монпарнасе. В самом отеле Руткин не был – кто бы его пустил туда в таком-то одеянии? – но он несколько раз доезжал с этим человеком в фиакре до подъезда – по дороге тот давал ему всякие наставления.
Ехать в отель старик Годар решил сейчас же. Днем, когда они отправлялись в Шарантон, подполковник предусмотрительно велел всем захватить обычные свои костюмы – кто знает, не окажется ли так, что им вдруг потребуется сменить обноски на господскую одежду? Так и вышло. Пришлось даже и Руткину выделить что-то приличное. Потому что грязная безрукавка этого типа совсем уж не гармонировала с аристократическим одеянием старого заслуженного офицера, имевшего к тому же красную ленточку на лацкане, и его не менее солидных спутников.
Наконец, смог принять участие в деле и булонский затворник: подполковник сказал, что Дрягалову теперь необходимо поехать с ними. Возможно, это вообще будет их последний маневр в нынешней кампании. И роль Дрягалова здесь может стать решающей.
Руткин, кажется, уже вполне смирился с тем, что дело проиграно, поэтому больше никак не сопротивлялся: он верно показал дорогу. И через полчаса они были уже в отеле на Монпарнасе.
Место их решающего сражения старый Годар, как ему казалось, мгновенно оценил во всех его особенностях. И выстроил хитроумную диспозицию: Руткина с Паскалем и Клодеттой он посадил в вестибюле в укромном месте, за пальмой, так, чтобы их не было особенно заметно, но и одновременно с этим чтобы Паскаль мог по первому же сигналу привести Руткина туда, где сидели Дрягалов с Машенькой. Сам же подполковник, узнав прежде за стойкой, что русский постоялец, снимающий восьмой люкс, сейчас находится у себя в номере, попросил портье вызвать его к нему, сказавши, что того-де дожидается соотечественник.
Прошло довольно времени, но в вестибюль так никто и не выходил. Вначале это не вызывало у подполковника особенного беспокойства, ибо он понимал, что для человека, знающего цену собственному достоинству, такие манеры в обычае – никогда не бегать на зов очертя голову. Подождав еще сколько-то и начавший уже беспокоиться, подполковник уточнил у портье: а сказал ли тот русскому постояльцу, что его внизу ждут? застал ли его в номере? И когда портье ответил, что да, постояльца он застал и все выполнил, как было велено, подполковник уже по-настоящему встревожился. Он только теперь обратил внимание, что в вестибюле, над центральною лестницей, устроен ряд окон. По всей видимости, там, за окнами, проходила галерея. И если посмотреть оттуда вниз, то все, кто находится в вестибюле, будут видны как на ладони. Диспозиция старого Годара вполне могла быть раскрыта, если русский, которому они устроили западню, прежде чем выходить, осмотрел вестибюль из галереи: он оттуда, разумеется, не мог не разглядеть и Дрягалова с Машенькой, и Руткина с Паскалем в засаде. Старый Годар сунул портье в руку немалую бумажку и попросил скорее проводить его в номер к русскому. Портье вначале ответил, что так делать не полагается, но, получив еще одну бумажку, побежал за ключом. Через минуту подполковник был уже в восьмом люксе, дверь которого выходила аккурат на галерею над вестибюлем. В номере не было ни души.
У старого Годара едва не подкосились ноги. Неприятель обвел его, как неопытного лейтенанта. Это было равносильно поражению. И ладно бы это был его личный конфуз – но ведь самое ужасное то, что он доставил новое, и, возможно, непоправимое, бедствие людям, которые положились на него, доверили ему свою судьбу.
Чудовищным усилием воли старый военный заставил себя стряхнуть апатию. И, словно вспомнив вдруг о чем-то важном, бросился вон из номера. Он сбежал в вестибюль и, не объясняя ничего удивленному своему воинству, но лишь жестами приглашая всех бегом следовать за ним, выскочил на улицу. Не дожидаясь, пока все комфортно разместятся в фиакре, подполковник хлестанул бичом, и лошади рванулись вперед, так что Паскалю пришлось уже впрыгивать на ходу.
Такой гонки Париж не видел, наверное, со времен мушкетерских приключений. Случается, что напуганные чем-то лошади понесут, не слушаясь возничего, но и тогда их бег бывает не столь стремителен. Фиакр старого Годара летел по улицам, обгоняя, то слева, то справа, все прочие экипажи и едва не цепляясь за них ступицами. Несколько раз от него шарахались зазевавшиеся прохожие, лишь чудом не сбитые с ног. Особенно удивительно было видеть, что на козлах этого взбесившегося фиакра сидит осанистый, благородного вида старик в цилиндре и с ленточкой «Почетного легиона» на ладном сюртуке. Причем он отнюдь не пытался сдерживать лошадей, а напротив, что есть мочи погонял их.