Твердые реки, мраморный ветер
Шрифт:
– Какой твой рекорд?
– Четыреста шестьдесят пять.
– Я тоже хочу. Это возможно?
– Посмотрим…
– :)
К ответу "посмотрим" Андрей уже привык.
– Еще мы исследуем поведение организма на такой фантастической глубине, ведь до нас это никто еще не изучал, наблюдаем разные синдромы, ищем их причину, обходим, идем глубже, изучаем подводную жизнь на таких глубинах.
– А Атлантида? – Напомнил Андрей.
Они вошли в отель, и Йолка предложила пойти к ним в комнату.
– Атлантиду мы нашли, да, но только не подводную…
– В мире ОСов?
– Не совсем. – Йолка уселась на кровать, потом легла и стала тянуть мышцы. – Вообще говоря нет никаких "миров ОСов", просто как выходы из тела, так и осознанные сновидения – это путь к тем мирам, которые существуют помимо нашего. Наши миры настолько сильно разделены, что можно хоть миллион лет прожить, будучи в полной уверенности в
– Но где они находятся, я имею в виду – в физическом смысле этого слова?
– Физики мало что могут сказать на этот счет, – ответил Томас. – По их словам, физика сейчас в настолько зачаточном состоянии, что пока что мало шансов получить вразумительный ответ на этот вопрос. Кто-то высказывает гипотезу о том, что свернутые измерения, которые являются неотъемлемой частью теории суперструн, как раз и создают возможности для существования в них целых гроздей пространств, которые существуют незаметно для нас… я вообще сомневаюсь, что именно физика даст нам путь к решению этой проблемы, так как слишком грандиозные ресурсы требуются, чтобы сделать маленький шажок вперед. Вряд ли человечество сможет слишком долго так непроизводительно тратить гигантские ресурсы, если только мы случайно не наткнемся на какую-то точку прорыва в фундаментальных исследований, которая позволит нам выйти на принципиально иной уровень технологий.
– По большому счету, нам это без разницы, – прервал ее Ганс. – Мне то уж точно, во всяком случае. Какое мне дело до ускорителей и телескопов, если я могу, пользуясь вот этой технологией, – он похлопал себя по животу, – оказаться в тех мирах и исследовать их?
– Как именно? – Андрей был заинтригован и очень хотел услышать что-то конкретное.
Некоторое время все молчали. Ганс перебросился с Йолкой парой фраз, которые Андрей не расслышал, и снова задумался.
– Много лет назад, когда я был еще глуп и принадлежал обществу обычных людей, – начал Ганс, – я попал в странную историю, и кстати говоря, история эта началась со знакомства с другим русским парнем, которого тоже звали Андреем.
Ганс снова задумался, но никто его не перебивал, и он продолжил, словно вспоминая вслух, довольно сбивчиво и иногда возвращаясь и повторяя сказанное, добавляя ту или иную деталь. Может он параллельно думал о чем-то другом, а может ему трудно было собрать в кучу разрозненные воспоминания – так или иначе, этот рассказ был настолько интересен, что Андрей слушал его не отрываясь, как и девушка-медик. Судя по всему, Йолка и Томас уже знали эту историю, но не отказали себе в удовольствии послушать ее еще раз из уст Ганса, который, казалось, уже полностью перенесся в прошлое.
"Трудно представить, что еще сто пятьдесят лет назад для обывателя путешествие по Гималаям было так же труднодостижимо, как, например, по Луне. Редкие энтузиасты проявляли чудеса мужества, выносливости и способности выбивать финансирование; они собирали команду отчаянно рисковых людей, и длиннющими караванами груженых яков и лошадей, с десятками, а то и сотнями шерпов-портеров уходили в сизую дымку с торчащими над нею далекими сверкающими иглами недоступных монстров. Целая жизнь, казалось, проходила от момента начала экспедиции до ее завершения, и отнюдь не все, начинавшие путь, возвращались домой, а те, кто вернулся, зачастую оставляли в горах обмороженные и отрезанные пальцы ног и рук, а то и сами ноги или руки. Вернувшиеся не узнавали родных мест и чувствовали себя чужаками среди родных – слишком много времени, событий, переживаний, трудноописуемых испытаний разделяло их, и порой эта пропасть больше не исчезала никогда. Некоторые брались за перо, и нередко – удачно. Читая книги Месснера, Эрцога, Нойса, Боннингтона, мы можем погрузиться в эти удивительные приключения прошлых лет, не менее захватывающие, чем те, что придуманы фантазией Майн Рида, Буссенара, Купера или Жюль Верна, несмотря на то, что эти книги – документальные, а может как раз и благодаря этому. Редкая фантазия может сравниться с буйством событий и переживаний, с которыми сталкивается тот, кто бросал вызов Гималайским вершинам в те времена. Своего рода "психологический экшн" на грани жизни и смерти.
Теперь всё не так. Грунтовое шоссе протянулось пыльным и вонючим шрамом от Бени до Муктинатха. Трекинговая тропа, привлекавшая любителей доступной романтики, исчезла в небытие, и чуть ли не ежеминутно проносящиеся мимо тебя грузовики, мотоциклы и джипы, набитые индусскими паломниками, обдают вонью выхлопных газов и истерическими воплями индусской эстрады. Западная часть трека вокруг Аннапурны фактически прекратила свое существование. Десятки гэстхаузов приходят в запустение и закрываются, порой целыми поселками. Но трудолюбивый непальский народ, ведомый пришедшими к власти маоистами, не останавливает
Интересно – как при этом себя чувствуют проститутки из ACAP – "Annapurna Conservation Area Project" – организации, созданной для охраны этого удивительного уголка планеты? Об этом, откинувшись в кресле, я думал, сидя на бетонной площадке открытого кафе в гэстхаузе в Татопани. В прошлом году я именно здесь познакомился с группой русских туристов, с которыми дошел до Муктинатха, сходил на перевал Торонг-Ла. Как восхитительна была та русская Ирина, блондинка с роскошными бедрами и пухлыми горячими губами. Я поначалу даже опешил от той бесстыдной настырности, с которой она пригласила меня прогуляться вечерком под звездами, и в ответ на мою попытку вежливо приобнять ее за плечи, скользнула вниз и, преодолев неловкое сопротивление, овладела не только членом, но и моими мыслями и фантазиями на все последующее путешествие. Чувствуя себя по сравнению с ней слишком закомплексованным и фригидным, я пытался восстановить свое реноме с помощью глубокомысленных застольных вечерних разговоров, но туристы, независимо от их образования и национальности, предпочитали в треке самые простые, самые примитивные разговоры о еде, ценах и погоде, преследуя целью забить скуку. Ирина и тут была на высоте, похохатывая не в меру резво и говоря порою такие глупости, что я иногда даже краснел за нее, но когда ночью она приходила в мою комнату и забиралась на меня, я прощал ей все. Сейчас, увы, я был безнадежно один. Ирина на мои письма отвечать перестала еще зимой, а ближе к весне ответила коротким сообщением, что вышла замуж, беременна и теперь счастлива. Оказалось, что она испортила мою жизнь еще и тем, что после нее я уже не мог переваривать воблоподобных европейских женщин. Они, конечно, могут отдаться, и иногда даже совершенно бескорыстно, но лежащие, как статуи, тела перестали заводить меня так, как раньше, и, вспоминая о том, как Ирина заползала на меня, прижимала своим телом, бесстыдно лапала и подолгу ерзала, сидя сверху, я чуть ли не со стоном бессильно сползал с очередной тушки, которая, как казалось, была скорее довольна тем, что у меня ничего не вышло, так как терять время на секс европейским женщинам кажется довольно-таки большой глупостью, хотя и полезной для здоровья.
Раньше я и сам охотно поддерживал разговоры о том, что секс полезен для здоровья. Со своей подружкой я не раз посещал свинг-клубы, чувствуя себя прогрессивным и современным, совокупляясь ради культурного общения и того же пресловутого здоровья. Но после Ирины все сломалось. Я словно вспомнил, что секс, вообще-то, может быть страстью, наслаждением, а окружающие люди или забыли об этом напрочь или попросту не желали вспоминать.
Уже больше полугода я жил один, без подруги, и, сидя тут, на закате, на том же самом месте, где год назад он познакомился с Ириной, испытывал накатывающую грусть и бессмысленность своей жизни. Группа израильских туристов оккупировала соседний столик, немедленно начав укуриваться марихуаной. Я равнодушно скользнул взглядом по израильским девушкам – нет, тут шансов никаких. Они живут в своем ядовитом аквариуме и никого в него не допускают. Пересев за угловой столик, чтобы не дышать заразой, я продолжил свое невеселое вялое существование. С собой у меня была книга, но читать совершенно не хотелось, да и в сумерках читать – только глаза портить.
Спустя несколько минут две голландские туристки сели справа. Сухие, высокие, лет тридцати. У обеих – длинные ноги с большими ступнями. Рассматривая их, я неожиданно возбудился, и даже образ неизбежно-вялого совокупления ради здоровья отступил куда-то в тень – черт с ним, их дело – дать, а он попробует получить удовольствие. Представляя, как он будет гладить эти ноги, я стал продумывать какие-нибудь зацепки, с помощью которых можно начать разговор и пересесть к ним за стол, и в этот момент на площадке появился еще один турист. Большие аппетитные ступни перестали на время меня интересовать, и я вперился во вновь пришедшего. Вроде – ничего необычного, но бегающий взгляд не вязался с дородностью тела. И почему-то он был с рюкзаком. Время вечернее, и если кто-то появлялся тут – он уже не мог быть проходящим мимо туристом, заглянувшим перекусить. Значит он остановился в этом гэстхаузе. Маленький рюкзачок еще можно было бы объяснить опасениями в сохранности денег и документов, может быть еще ноутбук, фотокамера… но рюкзак был слишком велик. Для чего ему могло понадобиться тащиться сюда с рюкзаком? Скука, в которой прозябают туристы в треке, так велика, что самый ничтожный повод для развлечения воспринимается благодарно. Бросив еще раз жадный взгляд на ноги голландок, я подумал, что это еще успеется, часа два-три они точно будут тут сидеть, а пока можно понаблюдать за странным туристом, представить себя Шерлоком Холмсом.