Тверской гость
Шрифт:
"Жадные" безобразили. Возле маленького индусского храма, встретившегося на третий день пути, изловили трех ручных священных павлинов, свернули им головы; на одном из привалов, увидев в реке крокодила, принялись, к ужасу сбежавшихся индусов, швырять в него камни, в деревнях гонялись за женщинами, убивали змей, лезли в чужие хижины, как в свои.
Индусы провожали караван взглядами, полными ненависти и презрения.
Никитин попытался усовестить Мустафу, но тот ничему не внял.
–
– заносчиво заявил он.
В конце концов бесчинства "жадных" отлились им. В большой деревне, где однажды заночевали, два туркмена и один хорасанец умудрились убить корову. В деревне поднялась тревога. В дхарма-сала пришел деревенский брамин. Это был старый, седой индус с алым трезубцем бога Шивы на высоком смуглом челе, медлительный и сдержанный.
Он вежливо просил объяснить людям, что корова - животное священное, которое убивать нельзя.
"Жадные" выбранили брамина, плевали ему под ноги, а тушу освежевали и стали жарить.
Хасан тревожно посоветовал Никитину уйти к биринджарам. Те никогда не стояли в деревнях, а разбивали свои дырявые шатры где-нибудь поблизости, окружая лагерь фургонами. Никитин, видевший, что деревня гудит, как улей, согласился. Они перебрались к племени погонщиков, не очень дружелюбно, но все же пустившего их к себе.
Всю ночь просидели они возле одного из шатров, не рискнув забраться в этот грязный, кишевший паразитами приют.
Опасения были не напрасны. Утром из деревни прибежали Мустафа и еще несколько "жадных", заявили, что двое человек пропало: один из туркмен и хорасанец, убившие корову. Второй туркмен жив пока что.
– Надо разорить этих кафиров!
– орал Мустафа.
Никитин не пожелал слушать разъяренных искателей наживы.
После этого случая "жадные" немного попритихли.
– Вы еще легко отделались, - сказал как-то Мустафе Хасан.
– Вас всех бы могли перебить. У индусов это самый страшный грех - убить корову. Тут они беспощадны.
– Мы взялись бы за оружие!
– окрысился гератец.
– Что пользы убеждать слабоумного!
– вздохнул один из купцов, Ахмат. Вас не более пятидесяти, а кафиров сотни.
Гератец обиженно промолчал.
Никитин осторожно задел Ахмата:
– А все же считаешься с ними...
– Глупо испытывать терпение сильнейшего, - равнодушно ответил Ахмат. Мы не в Бидаре.
"А едешь-то ты, ходжа, как по чужой земле!
– отметил про себя Никитин.
– Не ты здесь хозяин!"
Дорожное происшествие еще более укрепило в нем интерес к индусам.
Как живут? Что делают? Во что веруют?
Удивляясь бедности встречавшихся деревень, он спрашивал Ахмада о земле, о
– Вся земля принадлежит султану, - объяснял попутчик. Страна поделена на восемь тарафов, а каждый тараф - на несколько иктов. Икты даются в пожизненное владение иктадарам - военачальникам тарафдара.
– Налоги-то кто собирает? Иктадар?
– Нет. Он дает на откуп богатым людям. Даже купцам. Те - другим, помельче. А кто помельче - совсем мелким.
– Зачем же так?
– Удобно. Никто не возится со сбором, кроме мелкого люда, а богатые получают свое все равно, будет урожай или нет.
Подумав, Никитин неуверенно сказал:
– Произволу больно много может выйти. Ведь ясно, если я плачу тебе динар, то мне хочется и себе что-то оставить. Стало быть, я на тех, кто ниже, жать буду... А мужику на кого жать? На землю? А коли недород?
– Великим визирем тебе, Юсуф, никогда не быть! Кто же печалится о благе земледельца? Да на какие же средства содержались бы армия, двор, чем жила бы торговля?! Аллах каждому уготовил свой путь. Крестьянин должен трудиться и платить налоги. Вот и все.
– Так, так... А подати одинаковые, что у мусульман, что у индусов?
– Одинаковые. Только индусы еще особый налог платят.
– За что?
– За то, что они индусы.
– А они виноваты в этом нешто?
– Странный вопрос!
– оскорблено отозвался Ахмат.
– Законы ислама освятили этот налог.
– М-да. А вот у нас на Руси есть Касимов город. Его наш великий князь татарам отдал. Мы русские, христиане, а они татары, мусульмане... С них, выходит, особо тоже брать надо?
– То мусульмане, а то кафиры.
– А у нас разницы нет.
– Не может быть! Что ж, берут с татар налог?
– В том-то и дело, что не берут.
– Ага! Ваш князь умнее тебя!
Ахмат торжествовал. Никитин поморщился.
– Да ты глянь, ведь обобран у вас народ до нитки! Я как приехал, все дивился - голых сколько! А теперь вижу: обнищали люди, даже прикрыться им нечем! Это хорошо?
Ахмат прищуривался:
– Забудь эти речи. До добра они не доведут.
– Нет, ничего. Я просто примечаю.
А дорога все длилась. Караван все дальше углублялся в страну. Начались плоскогорья Декана. Джунгли стали низкорослы, вместо рисовых полей и болотистых лощин потянулись каменистые просторы, ржавые холмы. Кустарники и деревья стояли голые: время дождей кончилось, и листва здесь облетела от жары.
Поселения жались к воде. Никитин поражался трудолюбию жителей, сооружавших на реках десятки плотин, устроивших сотни прудов, уступами тянувшихся друг за другом, прорывших тысячи каналов на свои клочкастые поля.