Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века

Яшина Татьяна Анатольевна

Существует еще одно свидетельство того, что Н.И.Греч высоко ценил значение перевода Жуковским второй части "Лалла Рук" для развития русско-английских литературных связей. Публикуя в № 1 "Сына отечества" за 1825 г. стихотворение А.С.Грибоедова "Телешовой", Н.И.Греч сопроводил стих о пери, которая "Эдем покинула родной"⁴⁵, комментарием, практически полностью взятым из примечания Жуковского к первой публикации «Пери и ангела» в 1821 г.:

"Эдем Зороастров, жилище пери, воображаемых восточными народами существ, которых парси и даже мусульманы представляют себе в цветах радуги и в бальзамических испарениях роз и ясминов"⁴⁶. Как видим, трактовка, предложенная Жуковским, была авторитетной для русской литературы, ее безоговорочно принимали, хотя, по большому счету, она не была бесспорной⁴⁷.

Воздействие переводной поэмы Жуковского "Пери и ангел" ощутимо в поэме А.И.Подолинского "Див и пери" (1827), получившей высокую оценку Н.А.Полевого, который, не отрицая отдельных недостатков, называл основную мысль поэмы изящной, поэтической, основанной на оригинальном авторском

воображении: "…на русском языке еще не было поэм в этом роде, если не считать эпизода из Муровой "Лаллы Рук", переведенного Жуковским ("Пери и ангел"). Положим, что мысль поэмы г-на Подолинского взята из этого перевода"⁴⁸. Признавая, что «действие поэмы слабо завязано и что в ней вообще недостаток действия», Н.А.Полевой вместе с тем считал описания А.И.Подолинского блестящими⁴⁹. Наибольшую содержательную близость переводу Жуковского обнаруживает фрагмент поэмы А.И.Подолинского, описывающий разрушение когда-то наполненных людьми храмов огнепоклонников-гебров, на что обратил внимание М.П.Алексеев⁵⁰. Действительно, строки Жуковского о завоевании Индии Махмудом из Газны («Твоих садов тенистых рай, // Твоих богов святые лики, // Твои народы и владыки // Какой рукой истреблены?»; т.1, с.255–256) являются своего рода квинтэссенцией позднейшего подробного описания А.И.Подолинского: «Где под сению ветвей // Храмы гебров подымались, // Где народы собирались // В мгле торжественных ночей, // Там дымились их кадила, // Там звучали их пиры // <…> // Так! Святыни гебров пали; // Но поникшие к стопам, // Как заветные скрижали, // Святы поздним племенам»⁵¹.

Как видим, перевод второй части "Лалла Рук", осуществленный Жуковским, был доброжелательно встречен в литературных кругах, пользовался заслуженной репутацией одного из лучших переложений на русский язык сочинений Томаса Мура. Бесспорно, что именно с этого перевода началась подлинная известность Мура в России, подкрепленная в дальнейшем различными переложениями "Ирландских мелодий".

IV

События берлинского праздника нашли отражение в двух стихотворениях Жуковского, посвященных великой княгине Александре Федоровне, – «Лалла Рук» и «Явление поэзии в виде Лалла Рук». Оба произведения были созданы в Берлине сразу после известных торжеств, причем на основании дневниковых записей Жуковского и его переписки с A.И.Тургеневым «Лалла Рук» датируется промежутком между 27 января и 18 февраля, а «Явление поэзии в виде Лалла Рук» – отрезком времени между 13 и 18 февраля 1821 г.⁵² По наблюдению А.С.Янушкевича, стихотворения ''Лалла Рук'' и ''Явление поэзии в виде Лалла Рук'' относятся к числу произведений, обусловливающих ключевые этапы эволюции поэтического творчества Жуковского, поскольку концентрируют в себе ''его эстетические принципы, являются своеобразной лирической философией''⁵³.

В одном из фрагментов стихотворения "Лалла Рук" отчетливо передается атмосфера берлинского праздника: "Видел я: торжествовали // Праздник розы и весны // И пришелицу встречали // Из далекой стороны" (с.249). Однако вряд ли Жуковский ставил перед собой задачу воспроизвести "живые картины", представленные при прусском дворе, – берлинский праздник становится лишь поводом к серьезным размышлениям о краткости вдохновения, возвышенного небесного озарения, на миг приподнимающего творца над быстротечной, бренной жизнью. Лалла Рук оказывается в философском стихотворении Жуковского символом поэтического искусства, способного приподнять перед человеком завесу, которой задернут горний мир: "Чтоб о небе сердце знало // В темной области земной, // Нам туда сквозь покрывало // Он дает взглянуть порой" (с.250)⁵⁴. Тема поэтического вдохновения в «Лалла Рук», равно как и в других стихотворениях («Невыразимое», 1819; «К мимопролетевшему знакомому Гению», 1819; «Я Музу юную, бывало…», 1822–1824), раскрыта Жуковским вполне самостоятельно, однако с учетом как достаточно рационалистических подходов Н.М.Карамзина, так и новых веяний времени, обусловленных творческим опытом немецких романтиков (прежде всего Ф.Шиллера)⁵⁵. Оригинальность Жуковского проявилась также в использовании в стихотворении философского содержания четырехстопного хорея, тяготевшего к анакреонтике и иным легким жанрам, а также к произведениям, предполагавшим музыкальное исполнение. Следует признать, что своим творчеством Жуковский существенно трансформировал сформировавшийся прежде ореол четырехстопного хорея, использовав его также в гражданской, пейзажной и любовной лирике («Бородинская годовщина», «Приход весны», «Елизавета Рейтерн» и др.).

Первоначально Жуковский хотел приложить к стихотворению "Лалла Рук" философское рассуждение, ранние редакции которого сохранились в дневниковой записи поэта от 16 февраля 1821 г.⁵⁶ и, более развернуто, в тексте письма А.И.Тургеневу от 18 февраля 1821 г. «В <…> минуты живого чувства стремишься не к тому, чем оно произведено, и что перед тобою, но к чему-то лучшему, тайному, далекому, что с ним соединяется и чего с ним нет и что для тебя где-то существует, – писал адресату Жуковский. – Прекрасное здесь не дома, <…> оно только мимо пролетающий благовеститель лучшего; оно есть восхитительная тоска по отчизне; оно действует на нашу душу не настоящим, а темным, в одно мгновение соединенным воспоминанием всего прекрасного в прошедшем и тайным ожиданием чего-то в будущем»⁵⁷. Цитируя далее строки из своего стихотворения «Лалла Рук», говорящие о «даре любви», зажигающем при расставании с человеком «прощальную звезду», Жуковский сравнивал человеческую жизнь и звездное небо: «…наша душа в минуты вдохновенные открывает новые звезды; эти звезды не дают и не должны давать нам полного света; но украшая наше небо, знакомя с ним, служат

в то же время и путеводителями по земле»⁵⁸.

Философское рассуждение Жуковского не имело никакого отношения к Томасу Муру и его "Лалла Рук", являясь исключительно выражением эстетической позиции русского поэта в определенный период его творческого пути. О том, что идеи, высказанные в рассуждении, в определенной степени привлекали Жуковского и в последующий период, свидетельствует включение поэтом текста рассуждения в статью "О поэте и современном его значении. Письмо к Н.В.Гоголю", опубликованную "Москвитянином" в феврале 1848 г.⁵⁹ Также сохранилась переписанная А.С.Пушкиным сокращенная копия данного рассуждения Жуковского⁶⁰, что, бесспорно, подтверждает его длительную и устойчивую известность в отечественной литературной среде.

Стихотворение "Явление поэзии в виде Лалла Рук" относится к числу лучших переводов Жуковского⁶¹. В письме A.И.Тургеневу от 18 февраля 1821 г. поэт сообщал из Берлина, что переложил на русский язык стихи, которые «сочинены здесь одной молодой девушкой»⁶². Из содержания письма можно было лишь предположить, что оригинал стихотворения был создан некоей близкой ко двору девушкой-поэтессой. Позднейшими комментаторами на основании дневниковой записи Жуковского от 13 февраля 1821 г., содержащей упоминание «стихов m-lle St"agemann»⁶³, было высказано предположение, что «автор стихов – вероятно, Гедвига Штегеман (St"agemann)»⁶⁴, не подкрепленное на тот момент доказательствами. В 1966 г. Д.Герхард окончательно установил текст немецкого оригинала, в действительности принадлежавшего перу Гедвиги фон Штегеман (в замужестве – фон Ольферс) и называвшегося «Великой княгине Александре в виде Лалла Рук»⁶⁵. Г. фон Штегеман принимала непосредственное участие в театрализованном действе при прусском дворе, будучи одетой простой индийской девушкой. Ее, как и Жуковского, впечатлил золотой паланкин, в котором пролетела над окружающими юная Александра: «So sah ich sie vor"uber-schweben, // Der Dichtung junge K"onigin, // Von beimatlicher Pracht umgeben // Auf hohem, goldnen Palankin»⁶⁶. О том, что Жуковский стремился по возможности точно передать оригинал, может свидетельствовать, в частности, сопоставление первой строфы перевода с немецким подлинником: «Nach Morgen ist mei Sinn gerichtet, // Die lieblichste ward dort gewiegt, // Ihr holden Blick, die Welten lichtet // Hat dort zuerst die Nacht besiegt» (H.von St"agemann) ⁶⁷ – «К Востоку я стремлюсь душою! // Прелестная впервые там // Явилась в блеске над землею // Обрадованным небесам» (В.А.Жуковский; с.250).

"Лалла Рук" и "Явление поэзии в виде Лалла Рук" создавались Жуковским под впечатлением не только берлинского праздника, но и общения с великой княгиней Александрой Федоровной, выведенной под условным именем Лалла Рук⁶⁸. Видимо, Жуковский был увлечен великой княгиней, что отразилось и в создании им знаменитого впоследствии образа «гения чистой красоты» (стихотворение «Лалла Рук»)⁶⁹, и во внесении поэтом в записную книжку 16 февраля 1821 г. лирического отрывка («Я одинок в углу стою, // Как жизнью, полон я тобою, // И жертву тайную мою // Я приношу тебе душою»), впервые увидевшего свет только в 1880-е гг.⁷⁰ Испугавшись внезапно вспыхнувшего чувства, Жуковский не решался показать свои стихи великой княгине и так объяснял свое стремление скрыть их в письме А.И.Тургеневу, наиболее доверенному из друзей, 18 февраля 1821 г.: «Чувство, которое их произвело, родня всем тем живым чувствам, которые в разные прекрасные минуты жизни наполняли душу. Для тебя <…> оно понятно, другие могут его изъяснить иначе и исковеркать своим изъяснением»⁷¹. По прошествии нескольких дней, 21 февраля 1821 г. Жуковский еще более обеспокоился возможностью распространения стихотворений, которые А.И.Тургенев мог прочесть кому-нибудь из посторонних: «…не читай никому ни стихов моих, ни писем <…> Прошу быть в этом случае послушным без всякого исключения. Никому!»⁷² Склонность Жуковского боязливо прятать от окружающих свои чувства, сочетавшуюся с самоотверженным участием в чужих судьбах, отмечал еще Александр Н.Веселовский⁷³, мысль которого подтверждается наблюдениями над берлинскими событиями 1821 г.

Только в 1827 г. Жуковский решился опубликовать "Лалла Рук" и "Явление поэзии в виде Лалла Рук", уже утратившие к тому времени какую-либо актуальность, – "Лалла Рук" увидела свет на страницах "Московского телеграфа" без подписи автора и в составе девяти строф⁷⁴, «Явление поэзии в виде Лалла Рук» напечатано альманахом «Памятник отечественных муз, изданный на 1827 год Борисом Федоровым» под заглавием «Поэзия, в виде Лалла Рук»⁷⁵. Примерно в то же время Жуковский внес стихотворение «Лалла Рук» вместе с рассуждением о сущности прекрасного в рукописный альбом Е.Н.Мещерской⁷⁶.

Рассуждения Жуковского о прекрасном, раскрывавшие его понимание поэтического вдохновения, значения творчества для восприятия и изменения действительности, представляли существенную ценность для понимания романтических тенденций в русской литературе. Все это отлично сознавал А.И.Тургенев, в письме к которому, как указывалось ранее, рассуждение Жуковского было изложено с наибольшей полнотой. В "Дневнике" А.И.Тургенева сохранилась краткая запись, датированная 6 января 1829 г.: "Miss Fox или самому Муру – предисловие Жук<овского> к "Лале Рук"⁷⁷. Очевидно, А.И.Тургенев предполагал рассказать Муру о тех размышлениях, которые вызвали у Жуковского события берлинского праздника, а заодно ознакомить ирландского барда со стихотворениями русского поэта, восходящими (отчасти в сюжетном, отчасти в образном плане) к «восточной поэме» «Лалла Рук».