Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века

Яшина Татьяна Анатольевна

Свое знакомство с книгой Томаса Мура Лермонтов засвидетельствовал в помете, оставленной на автографе стихотворения "К***" ("Нe думай, чтоб я был достоин сожаленья…", 1830): "Прочитав жизнь Байрона (<написанную> Муром)"⁵³. В послании «К***», представляющем собой своего рода итог внимательного прочтения байроновской биографии, Лермонтов говорил о своей духовной близости Байрону, о своем желании повторить его яркую трагическую судьбу: «Я молод; но кипят на сердце звуки, // И Байрона достигнуть я б хотел; // У нас одна душа, одни и те же муки, – // О, если б одинаков был удел!..» (т.1, с.242). Упоминая «закат в горах, пенящиеся волны // И бурь земных и бурь небесных вой» (т.1, с.242), Лермонтов вспоминал свою детскую поездку на Кавказ для лечения и ненавязчиво проводил параллель с горным климатом, выбранным матерью для Байрона-ребенка, поправлявшегося после тяжелой болезни. Для

Лермонтова было ценным мнение Мура о том, что пробуждение таланта Байрона можно отнести к «диким и величественным» горным местам, темным вершинам Лох-на-Гара, «среди которых он провел свое детство» (р.15)⁴⁵. Описание «заката в горах» остается значимым для Лермонтова на протяжении всего его творческого пути, в частности, его можно видеть в стихотворениях «Кавказ» (1830), «Люблю я цепи синих гор…» (1832), одной из редакций позднейшего "Посвящения к поэме «Демон» («Тебе, Кавказ, суровый царь земли…»).

В стихотворении "К***" ("Не думай, чтоб я был достоин сожаленья…") содержится реминисценция из переведенной И.И.Козловым "Бессонницы" Томаса Мура: "Cмотрю ли вдаль – одни печали; // Смотрю ль кругом – моих друзей// <…>// Метели бурные умчали" (И.И.Козлов)⁵⁵ – «Гляжу назад – прошедшее ужасно; // Гляжу вперед – там нет души родной» (М.Ю.Лермонтов; т.1, с.242). В 1838 г. тот же мотив одиночества с учетом характерной смысловой структуры варьировался Лермонтовым в стихотворении «Гляжу на будущность с боязнью…».

В автобиографических заметках и некоторых стихотворениях Лермонтова, относящихся к "сушковскому циклу", также обнаруживаются детали, позволяющие говорить о пристальном изучении русским поэтом биографии Байрона, написанной Муром. В начале 1830 г. Лермонтов оставил такое замечание: "Когда я начал марать стихи в 1828 году [в пансионе], я как бы по инстинкту переписывал и прибирал их, они еще теперь у меня. Ныне я прочел в жизни Байрона, что он делал то же, – это сходство меня поразило!" (т.4, с.353). Вероятно, под влиянием истории с дневниковыми записями Байрона Лермонтов и начал в 1830 г. относительно регулярно делать записи биографического характера, набрасывать в отдельной тетради планы и сюжеты будущих произведений. Перефразируя слова В.Альфьери о том, что рано проснувшаяся для чувства душа "избрана для изящных искусств" (эти слова приведены в книге Мура в сноске на с. 17), Лермонтов в одной из автобиографических заметок утверждал, что "ранняя страсть означает душу, которая будет любить изящные искусства" и при этом делал характерное дополнение: "Я думаю, что в такой душе много музыки"⁵⁶. По наблюдению А.М.Зверева, в книге о Байроне Лермонтов, начинавший свой творческий путь, нашел «исключительно яркий образец последовательно осуществляемого единства исходных идей, повседневного поведения и поэзии единства всего жизненного опыта»⁵⁷.

На основе автобиографических записей Лермонтова и книги Мура о Байроне А.Глассе провела сопоставление биографий двух поэтов, позволившее выявить интересные аналогии, свидетельствующие о моделировании Лермонтовым своей судьбы в духе романтического жизнетворчества. Так, Мур рассказывал, что чувство, внешне схожее с любовью, впервые охватило Байрона в восьмилетнем возрасте (р. 17), – Лермонтов признавался, что, как и Байрон, "в ребячестве пылал уж <…> душой" (т. I, с. 242), что "знал уже любовь, имея десять лет от роду" (изд. 1957, т. VI, с. 385). Согласно книге Мура, второй любовью Байрона в двенадцать лет была его двоюродная сестра Маргарита Паркер (р. 35–36), – так же и двенадцатилетний Лермонтов был безнадежно влюблен в двоюродную сестру и даже украл у предмета вожделения "бисерный синий снурок" (изд. 1957, т. VI, с. 387). Мур сообщал, что гадалка, к которой обратилась мать Байрона, предсказала, что он будет великим человеком, имеет опасность быть отравленным до достижения совершеннолетия, но преодолеет эту опасность и дважды вступит в брак, причем второй раз с иностранкой (р. 37–38), – очень похожее предсказание судьбы своего внука Михаила слышала Е.А.Арсеньева на Кавказе (изд. 1957, т. VI, с. 387). Запись Лермонтова "Мое завещание" ("Похороните мои кости под этой сухою яблоней; положите камень; и – пускай на нем ничего не будет написано, если одного имени моего не довольно будет доставить ему бессмертие!"; изд. 1957, т. VI, с. 387) является вольным прозаическим переводом приводимого Муром стихотворения Байрона ''A Fragment'': “My epitaph shall be my name alone; // If that with honour fail to crown my clay, // Oh may no other fame my deeds repay; // That, only that, shall single out the spot; // By that remember'd, or with that forgot” (p. 52).

Наконец, А.Глассе обращает внимание на поразительное сходство изложенной Муром истории

третьей любви шестнадцатилетнего Байрона к восемнадцатилетней соседке по имению Мэри Энн Чаворт и истории взаимоотношений Лермонтова и Е.А.Сушковой. По ее наблюдению в "сушковском цикле" отразились мысли двух стихотворений Байрона, приведенных Муром и связанных с личностью Мэри Энн Чаворт, – "Стансы к*****, написанные при отплытии из Англии" (“Stanzas to *****, on Leaving England”) и “Послание к другу в ответ на стихи, увещевающие автора быть веселым” ("Epistle to a Friend in Answer to some Lines exhopting the Author to be cheerful and to banish care"). По замечанию Мура, эти байроновские стихи показывают, "с какой настойчивостью он возвращался к разочарованию в своей ранней любви как главной причине всех своих переживаний и ошибок, настоящих и будущих" (р.301).

Переживания, испытанные Лермонтовым, были предельно близки любовной драме великого английского поэта, и потому А.Глассе без особых сложностей находит отзвуки указанных выше байроновских стихов в "Стансах" ("Взгляни, как мой спокоен взор…"), "Ночи" ("Один я в тишине ночной…"), "К***" ("Когда к тебе молвы рассказ…"), "Подражании Байрону", ранней и поздней редакциях стихотворения "У ног других не забывал…"⁵⁸. Символично, что во всех названных лермонтовских произведениях содержатся заимствования только из двух стихотворений Байрона, – тех самых, которые приводит в своей книге Мур. Пройдет всего два года, ив 1832 г. Лермонтов решительно отделит себя от Байрона, преодолев этап проведения жизненных аналогий: «Нет, я не Байрон, я другой, // Еще неведомый избранник, // <…> // Я раньше начал, кончу ране, // Мой ум немного совершит; // В душе моей, как в океане, // Надежд разбитых груз лежит» («Нет, я не Байрон, я другой…»; т.1, с.423).

Как видим, книга Томаса Мура "Письма и дневники лорда Байрона с замечаниями о его жизни" была для Лермонтова основным источником сведений о жизни и творчестве великого английского поэта и, более того, именно по книге Мура Лермонтов знал отдельные байроновские произведения, оказавшие на него существенное влияние при создании "сушковского цикла", других стихов, относящихся к 1830 году.

Глава третья

Произведения Томаса Мура в русских переводах 1820–1830-х гг

§ 1. Томас Мур и его русские переводчики 1820–1830-х гг

I

В 1820-е гг. произошло знакомство российских читателей с циклом «Ирландских мелодий» («Irish Melodies») Томаса Мура, привлекшим внимание многих русских поэтов и переводчиков. «Я собирался заказать тебе перевести несколько пиес или хотя одну из „Irish Melodies“ de Moore, – писал А.И.Тургенев П.А.Вяземскому в октябре 1823 г. – Они переведены и на французский: „M'elodies Irlandaises“, хотя и слабо. Достань и прочти»¹.

Вяземский внимательно следил за творчеством Мура, однако только спустя годы смог выполнить просьбу А.И.Тургенева, осуществив перевод "ирландской мелодии" Мура "Whene’er I see those smiling eyes…", входившей в седьмой выпуск "Irish Melodies". Перевод под названием "Когда мне светятся глаза, зерцало счастья…" был опубликован в "Северных цветах" на 1829 год, причем этот номер альманаха Вяземский незамедлительно переслал А.И.Тургеневу. "Получил ли ты Цветы на нынешний год, – интересовался Вяземский у А.И.Тургенева в 1829 г. – Тут есть перевод мой одной ирландской мелодии: покажи ее Муру. Этому Фоме должно будет, как и тому, дать тронуть пальцем, а на слово он никак поверить не может. Первою строфою я доволен; перевод четырех начальных стихов второй затруднителен, а вклеить в стих: сердце оледенелое или пылающее за ним – невозможно по стопосложению нашему. Никак не уломаешь сердца"².

В альбом Софьи Николаевны Карамзиной, старшей дочери писателя³, П.А.Вяземский собственноручно внес свое переводное стихотворение «Когда мне светятся глаза, зерцало счастья…», причем эта запись, сделанная на седьмом листе альбома, имела некоторое разночтение с печатным вариантом 2–4 стихов второй строфы⁴. Разночтения в перечислении возможных тлетворных воздействий времени на человека вместе с тем не изменили основной мысли произведения, убедительно переданной в переводе П.А.Вяземского: «While youth, that now like snow appears, // Ere sullied by the darkening rain, // When once’t is touched by sorrow’s tears // Will never shine so bright again» (T.Moore)⁵ – «А юность светлая, на солнце жизни ясной // Блестящая, как снег, не тронутый дождем, // Когда в слезах тоски утратит блеск прекрасный, // Уж не взыграет вновь померкнувшим огнем» (перевод П.А.Вяземского)⁶.