Творцы
Шрифт:
— Не надо, — попросила Лана.
От его «прости» внутри все сжималось от боли, хотя бы потому, что это ей стоило попросить прощения за устроенную днём истерику. И не важно, что тогда она еще не помнила всего, что знала сейчас.
— Надо. Мне до сих пор снится, как я из Лабиринта Смерти выхожу к тебе в реанимационную палату… А ещё я готов молиться на Александру Альбертовну, что она не согласилась на эвтаназию.
Он замолчал, и несколько минут они пролежали в тишине, слушая дыхание и сердцебиение друг друга. Потом Лана решилась и,
— Если бы я на тебя злилась и мне требовались бы твои извинения, я бы не оплакивала тебя все это время.
— Это из-за отсутствия огня, — возразил Дэн и пояснил: — К моделям же потом приревновала.
Лана смутилась.
— Что? — усмехнулся он. — Не только к ним? К Миле ещё?
— Нет, — призналась она. — К Лидии…
Дэн опрокинул Лану на лопатки и, нависнув сверху, недоуменно посмотрел на нее.
— К Лидии? — переспросил он.
— Ну да… Она единственная, кто у тебя в Википедии есть… Ну я и подумала…
— День нашей первой встречи помнишь? Не совсем первой… Когда ты с моста сиганула, и мне пришлось за тобой нырять… После того, как Лидия заехала мне по лицу своей сумочкой, не дав и слова в свое оправдание сказать, я ее видел всего один раз, и она уже была замужем и к тому же беременна.
Пришло время Ланы удивляться:
— Это не твой ребенок?
— С чего ему быть моим?
— Ну не знаю, — она неопределенно пожала плечами. — Встретились где-нибудь случайно, прежняя страсть вспыхнула с новой силой, в итоге заделали ребенка…
Дэн, уткнувшись головой в подушку, глухо рассмеялся.
— Чего? — обиженно пробурчала она.
Вместо ответа он ее поцеловал и, оторвавшись, хрипло сказал:
— Я тебе сейчас ребенка заделаю.
Лана, хитро сощурившись, спросила:
— Обещаешь?
— Констатирую.
Глава 26. Осквернение
«Отчеты, отчеты перейдите на кого-то… — подумала Мила и зевнула. Так не хотелось ничего заполнять. — Ну что я им сделала? Как можно заставлять творческую личность заниматься бумажками?»
Она лениво потянулась на стуле, рассматривая недописанные картины. С одной на нее глядела кареглазая девушка, вот-вот готовая рассмеяться.
— Что, ты значит, за меня отчеты писать не будешь? — спросила Мила. — Тебе смешно от одной только мысли про это стало? А я так надеялась, — со вздохом произнесла она и крутанулась на стуле.
— Где мне найти, каво-ота, — пропела Мила слова старой песни из любимого советского фильма и дополнила на свой лад, — кто б написа-ал атче-еты.
На глаза попалась картина со странного вида зверьком, приснившимся ей на днях. Он смотрел на нее хитро и изучающе.
— А ты? — спросила она. — Ты напишешь за меня отчет?
Шипасто-чешуйчатый хитромордый не то ящер, не то кот не ответил, и Мила опять запела:
— Вот я нашла-а каво-ота, чтоб не писа-ать атче-еты.
«Кавот» смотрел на нее осуждающе.
—
«А ты вообще с картинами разговариваешь…» — осуждающе произнес внутренний голос.
— Тебя мне еще не хватало! — отозвалась Мила и откинулась на спинку стула, проверяя, все ли бумаги уложены в сумку. — Злые вы, уйду я от вас!
Убедившись, что ничего не забыла, она встала с места и лениво описала в воздухе руну телепортации.
В первые несколько секунд Мила думала, что ошиблась, что попала куда-то не туда — стены были испещрены сколами и трещинами, которые пульсировали яркими всполохами, но заметив на полу перевернутый шкаф и раскиданную по полу технику, поняла, что оказалась на месте.
Письменный стол, за которым она обычно сидела, превратился в раскиданные по полу обломки; удобное офисное кресло теперь валялось с оторванной спинкой возле окна; ковер под ногами, раньше переливавшийся рунами, был чем-то испачкан, и Мила не сразу поняла чем. Она обернулась, чтобы посмотреть на разлившуюся по полу жидкость, намочившую пол, но тут же поняла — лучше б не оборачивалась! Лучше б описала в воздухе еще одну руну и умчалась домой.
Ноги подкосились, изо рта вырвался тихий вскрик.
Перед ней, на расстоянии двух вытянутых рук, висело тело девушки на косом кресте.
Милу повело в сторону. Она попыталась опереться о перевернутое кожаное кресло, но то оказалось слишком далеко. Сделав еще шаг по пропитанному кровью ковру, она все-таки смогла сохранить равновесие и уперлась рукой в подлокотник.
— Мари, — прошептала она. — Мари-и… — почти заскулила.
Мила зажмурилась, пытаясь изгнать образ девушки, но тот намертво впечатался в сознание: истерзанное тело в рваных порезах и синяках, пустые глазницы и приоткрытые губы, сочащиеся кровью. Милу начало тошнить, она зажала рот рукой и бросилась к выходу. Нужно было срочно отсюда сбежать. В коридор, затем на пожарную лестницу, на воздух…
Спотыкаясь, еле переставляя ноги, она добралась до двери и вцепилась в холодную металлическую ручку. Не вышла из кабинета — вывалилась. Упала на светлый коридорный палас и избавилась от завтрака. Желудок скрутило спазмом, в глазах потемнело. Мила вытерла рот тыльной стороной руки и услышала, как к ней кто-то бежит.
Незнакомый взволнованный голос что-то спросил, но она не услышала, молча махнула рукой за спину, указывая на распахнутую дверь.
В кабинете Анжелики было спокойно: журчала вода в фонтанчике, в искусственном камине горел огонь. Мила сидела, укутавшись в плед, и пила ромашковый чай. Колечки на пальцах постукивали о чашку — руки подрагивали. Никак не получалось прийти в себя.