Творения. Том 2: Стихотворения. Письма. Завещание

Богослов Григорий

К этой третьей группе гномических строф, как уже сказано, мы относим в своем анализе изречения, по предметам своим касающиеся правил поведения и обязанностей христианина в отношении к самому себе.

Общим введением в область содержания всего этого отдела гномов может служить прекрасное гномическое изречение (из стихотворения № 31, ст. 7.), по первоначальному происхождению своему восходящее к отдаленнейшей поре греческой умственной производительности: «Познай самого себя» ( ). По преданию, приписывающему это изречение одному из «семи мудрецов», оно вместе с другим афоризмом: «Золотая середина» ( – «Ничего лишнего») [382] —было начертано, как уже замечено выше, золотыми словами над входом в Дельфийское святилище. Эти два гнома потом послужили у греков ядром всех прочих изречений и, так сказать, центром тяжести эллинской философской мысли. Таким образом, цитируемое нами в качества эпиграфа или, скорее, введения к анализируемой группе гномов, изречение святого Григория Богослова было счастливо высказано и с большим уважением распространено уже за тысячу лет до времени жизни святого отца. Но кажущееся тождество двух сличаемых нами гномов, строго говоря, не простирается дальше сходства в них одной внешней формы. Ничем не мотивированный древнегреческий афоризм с точки зрения христианского поэта получил совсем иное освещение, новый глубочайший смысл, внушающий христианину не просто психофизиологическое самоисследование и изучение на общих началах и законах естествознания, а внутреннее самопознание на метафизической почве. Полная формула этого гнома у святого отца следующая:

«Познай самого себя, из чего и каким сотворен ты, доблестный мой, и чрез это удобно достигнешь красоты Первообраза». Ясно, что по смыслу гномического изречения христианского поэта – «чтобы удобно достигнуть красоты Первообраза» – самопознание христианина должно обнимать, кроме общих естественных свойств и сил природы человеческой, как физической, так и духовной, в частности состояние его нравственно-духовного повреждения, в отличие от состояния первобытной невинности («каким сотворен ты»), – должно обнимать не только то, что он есть, но и то, чем он может и должен быть по его достоинству и назначению и по его силам и средствам, какие дарованы ему от Бога. В гномическом наставлении христианского поэта указывается и образец нравственного совершенства – в богоподобном состоянии человека, в каком он вышел из рук Творца, и идеал для этого совершенства – в Самом Творце. Таким образом, сфера самопознания у христианского поэта несравненно шире и глубже области самопознания, какую могла иметь и имела мораль языческого параллельного гнома. Соответственно такому объему, такому характеру и тенденции христианского самопознания поэт наш и преподает в своих гномических изречениях правила и советы христианину в отношении к нему самому. Более частная классификация этих гномических изречений, следовательно, до известной степени вытекает из анализа содержания гнома, предпосылаемого нами в качестве общего введения к рассматриваемой группе гномических стихов. Именно, представляется наиболее удобным рассматривать все эти гномические строфы, со стороны содержания их, в трех главных отношениях, или с трех общих точек зрения: а) с точки зрения правил и обязанностей христианина, излагаемых в гномах, в отношении к душе; б) в отношении к телу и 3) нравственнохристианских наставлений в отношении к внешнему благополучию и временной жизни вообще.

382

Ср. у Григория Богослова: « » [ «Мера – лучше всего»] в том же 31-м стихотворении, ст. 42.

а) Гномы, содержащие нравственно-христианские советы в отношении к душе

Гномические наставления поэта в отношении к душе, вытекающие из его глубоких, непосредственных наблюдений над человеческой жизнью и опирающиеся на общежитейский опыт, так же, как и прочие все, имеют нравственно-практическую цель. В них поэт, то предостерегая, то увещевая, то советуя, то поучая, преподает христианину нормы для нравственно-духовной жизни и деятельности во всех главнейших видах ее проявления. Объектом его гномической морали здесь служат вообще душевные силы и способности, привычки и наклонности человека. Но так как задача этой морали чисто практического свойства, то поэт здесь имеет дело, собственно, с нравственно-практической способностью человеческого духа – волей, предлагая в своих гномах средства к воспитанию и укреплению ее в правилах христианской нравственности и добродетели. Усовершенствованию воли в этом направлении и вообще такому стройному, гармоническому развитию всех духовно-нравственных сил и способностей, при котором христианин лучше всего может восходить к своему назначению и совершенству, особенно препятствуют, как известно, страсти – господствующие порочные наклонности, обнаруживающиеся в решительном преобладании над разумом и волей. На них поэтому, главным образом, и сосредоточивается дидактизм этой категории гномов.

«Для чего, – говорит поэт в одном из этих гномов, – мы слагаем во всем вину на бедного врага, когда сами своей жизнью даем ему над собою власть? Укоряй самого себя или во всем, или в большей части проступков. Огонь зажигаем мы сами, а злой дух раздувает пламя» [383] .

«И от малой искры возгорается великое пламя, и семя ехидны бывало нередко пагубным. Имея в виду это, уклоняйся и того, что производит малый вред. Теперь вред невелик, но со временем сделается он большим» [384] .

383

№ 33. «Мысли, писанные четверостишиями». С. 170. Ст. 205–208.

384

№ 33. «Мысли, писанные четверостишиями». С. 167. Ст. 49–52. Внушая христианину быть постоянно чутким и внимательным к движениям своего сердца, чтобы предотвратить и предохранить себя от всякой порочной наклонности или страсти в самом начале ее развития, Григорий Богослов в одном из слов своих пишет: «Легче – не поддаться пороку в начале и избежать его, когда он только к нам близок, нежели пресечь и стать выше его, когда он уже сделал в нас успехи: как и камень легче подпереть и удержать в начале, нежели поднять вверх во время его падения» [Слово 32. Т. 1. С. 404. Ст. 28].

Поэт внушает своему читателю в этих гномах строго оберегаться от непомерного, ненормального развития и превратного направления одной силы или деятельности души на счет другой, одного чувства или одних влечений в ущерб другим.

Советует «обуздывать гнев, чтобы не выступать из ума» [385] . «Гнев, – говорит он в другом гноме, – небезопасный для всякого советник; что предпринято в гневе, то никогда не бывает благоразумно» [386] . Рекомендует «удерживаться от обольщения зрением и знать меру языку» [387] , «умерять свою смелость, которая иначе будет дерзостью, а не мужеством» [388] . Внушает «не слишком себя обнадеживать и не вовсе терять надежду; одно ослабляет, другое ведет к нравственной несостоятельности» [389] . Не советует «иметь ни справедливости неумолимой, ни благоразумия, избирающего кривые пути. Лучше всего – во всем мера» [390] . Убеждает «не за всякою славою гнаться и гнаться не слишком»; «лучше быть, нежели считаться добрым. А если не можешь себя умерить, лови славу, но не суетную и не модную. Что пользы обезьяне, если примут ее за льва» [391] . «Суетная слава – это западня для людей недалеких умом» [392] . «Тебе предстоят скорби, удовольствия, надежды, опасения, богатство, нищета, слава, бесславие, престолы; пусть течет все это, как хочет. До человека, утвердившегося на добром основании, не касается ничто непостоянное» [393] А чтоб утвердиться на таком «добром основании», святой отец убеждает: «Делая хорошо, стараться и стоять в этом, потому что к худому переход скор» [394] .

385

№ 30. «Мысли, писанные одностишиями». С. 159–160. Ст. 8; и № 32. «Двустишия». С. 162. Ст. 13–14.

386

№ 32. «Двустишия». С. 165. Ст. 115–116.

387

№ 30. «Мысли, писанные одностишиями». С. 159. Ст. 9.

388

№ 31. «Мысли, писанные двустишиями». С. 161. Ст. 43.

389

№ 33. «Мысли, писанные четверостишиями». С. 167. Ст. 41–42.

390

№ 31. «Мысли, писанные двустишиями».

С. 161. С. 41–42; ср. совет его своему другу Тимофею в одном из писем к нему: «Не хвалю ни крайней бесчувственности, ни сильной чувствительности к страданиям; первое бесчеловечно, последнее неразумно. Но должно идти срединой» [Письмо 165. Т. 2. С. 516].

391

№ 33. «Мысли, писанные четверостишиями». С. 168. Ст. 93–96.

392

№ 32. «Двустишия». С. 162. Ст. 10.

393

№ 33. «Мысли, писанные четверостишиями». С. 168. Ст. 85–88.

394

№ 32. «Двустишия». С. 162. Ст. 11–12.

«За хорошим началом, – говорит он в другом гноме, – следует и прекрасный конец; справедливость этого показывают самые последствия дел» [395] . Далее опытный христианский поэт обращает внимание в рассматриваемых гномах на тесное внутреннее взаимоотношение и связь психических деятельностей как между собою, так и с физическим благосостоянием внешнего организма. В силу этого нравственно понимаемого закона он говорит, например: «Для меня равно худы – и негодная жизнь, и негодное слово. Если имеешь одно, будешь иметь и другое» [396] . Или еще нагляднее и изобразительнее: «Чувственная любовь, пьянство, ревность и бес – равны между собою. К кому пришли они, у того погублен ум» [397] . Внушая «залеплять воском уши от гнилого слова», святой Григорий говорит: «Между словом, слышанием и делом расстояния невелики» [398] . В силу того же совершенно верно подмеченного психофизиологического закона поэт называет чересчур озабоченное сердце «молью, которая точит кости; тело цветет, когда избегает забот» [399] . «Скорби, – говорит он в другом гноме, – преждевременно рождают седины; чего лишил нас образ жизни, того не восстановит время» [400] .

395

Там же. Ст. 1–2; к этому пословичному изречению Назианзина:' и грамматически и логически очень близка русская пословица: «Путному началу благой конец».

396

№ 31. «Мысли, писанные двустишиями». С. 160. Ст. 13–14.

397

№ 33. «Мысли, писанные четверостишиями». С. 169–170. Ст. 165–166.

398

Там же. С. 167. Ст. 65–68.

399

№ 32. «Двустишия». С. 164. Ст. 101–102.

400

Там же. Ст. 93–94.

В противодействие развитию порочных наклонностей и страстей, которые, имея основание в самолюбии и чувственности, всего более препятствуют достижению духовной свободы и нравственному совершенству, святой отец убедительно советует возможно шире и глубже развивать и образовывать ум. Гномические советы его в этом отношении так же высокоинтересны по своему общечеловеческому значению и симпатичны, как интересны, правдивы и симпатичны самые воззрения его на ум, умственное образование и высшие умственные интересы. Советы эти проникнуты искренним уважением и вполне сознательным доверием к благороднейшей способности человека – уму, в обширном смысле этого слова.

«Большая наковальня, – прекрасно выражается в гноме святой отец, – не боится ударов; так и мудрый ум отражает от себя все вредное» [401] .

«Сведущий кормчий избежит опасных волн; а умственно образованный человек спасется от всякой беды» [402] .

«Из разумных уст истекают приятнейшие речи; а горькая гортань только способна изрыгать брани» [403] .

«Слова неразумного человека – шумный плеск моря, который бьет в берега, но не напояет береговых растений» [404] .

401

№ 32. «Двустишия». С. 163. Ст. 57–58.

402

Там же. Ст. 53–54.

403

Там же. С. 162. Ст. 23–24.

404

Там же. С. 164. Ст. 89–90.

Вообще святой Григорий Богослов внушает здесь читателю «признавать разум светильником всей своей жизни» [405] .

При этом он строго разграничивает сферу теоретического знания и разумения от нравственно-практической сферы поступков и поведения человека, расширяя горизонт первой до возможных, в условиях здешней жизни, пределов и ограничивая вторую кругом действий, дозволительных с точки зрения морали, порядка и закона.

«Все разумей, – назидает он в гноме, – но делай, что позволительно делать» [406] .

405

№ 30. «Мысли, писанные одностишиями». С. 159. Ст. 11.

406

« , ' ». Там же. Ст. 13.

«Смотри, чтобы из-за видимости не ускользнула у тебя действительность» [407] .

«Окрыляемый учением, не летай без действительных крыльев, потому что без крыльев и птица не летает» [408] .

«Уважай порядок и предпочитай могуществу, потому что сам он есть могущество и всегдашний охранитель могущества» [409] .

«Соблюдая закон, изгонишь вон страх; потому что всякий исполнитель законов – вне страха» [410] .

407

№ 32. «Двустишия». С. 162. Ст. 12.

408

Там же. Ст. 5–6.

409

Там же. С. 164. Ст. 99-100.

410

Там же. С. 163. Ст. 51–52.

Общим заключением к этой категории гномических изречений могут служить следующие два гнома:

«Красотою почитай благолепие души, – не то, что могут написать руки, а время разрушить, но то, что усматривается взором целомудренного ума. А подобно этому и безобразием признавай душевную гнусность» [411] .

«Верь, что благоразумие надежнее счастья. Одно есть быстрое течение обстоятельств, а другое – кормило. Ничего не предпочитай учености; она одна составляет собственность приобретших ее» [412]

411

№ 33. «Мысли, писанные четверостишиями». С. 167–168. Ст. 81–84.

412

№ 33. «Мысли, писанные четверостишиями». С. 171. Ст. 217–220.

«Полагаю, – говорит св. Григорий в другом месте, – что всякий имеющий ум признает первым для нас благом ученость» [Слово 43. Т. 1. С. 515. Ст. 11].