Творящие любовь
Шрифт:
Генри достал шарф из подарочной коробки, сложил его в несколько раз, чтобы ничего не было видно, и торжественно завязал Анне глаза.
— Право, Генри, — слабо запротестовала она, инстинктивно ощупывая повязку.
— Тсс, — сказал муж, нежно целуя ее в губы. — Доставь мне удовольствие. Теперь возьми брошь и вколи ее острым концом в стену. Куда попадешь, туда мы и поедем. Осторожно! Ты же не хочешь уколоть себя. Вот, держи… так, пошли. — Он положил руки ей на плечи и подвел ее к карте.
Анна осторожно шла вперед, неловко чувствуя себя
— А теперь вколи иголку. Помни, куда ты вколешь брошь, там мы и проведем наш медовый месяц.
— Генри. — Она повернулась на его голос.
— Я совершенно серьезен. Делай так, как я говорю.
Анна послушно кивнула и шагнула вперед, вытянув вперед руку, чтобы не споткнуться. Она держала брошь в руке, с сомнением то поднимая ее вверх, то опуская вниз, ведя то налево, то направо, и наконец вколола ее в стену.
Он снял с нее повязку, и Анна посмотрела на стену.
— К-Косумель? — Она повернулась к мужу, глядя на него широко открытыми глазами.
— Едем на Косумель, — улыбнулся тот.
— Но… но ведь у нас нет одежды, чтобы ехать в Мексику, — запнулась она.
— Мы купим все, что нужно, по дороге, а если чего-нибудь у нас не окажется, то, я уверен, мы сможем приобрести это на месте.
— Генри… — Анна заплакала.
— Разве ты несчастлива? — забеспокоился тот, крепко прижимая ее к себе.
Она шмыгнула носом и покачала головой.
— Не всегда плачут только от печали, — всхлипнула Анна, уткнувшись ему в грудь.
Они провели на Косумеле две счастливейшие недели в своей жизни. Молодожены не стали останавливаться ни в одном из огромных отелей на побережье. Генри позвонил другу, кинопродюсеру по фамилии Шалкин, и узнал, нельзя ли снять его дом. Двумя годами раньше Элизабет-Энн вложила деньги в один из его фильмов. Генри тоже принимал в этом участие, поэтому, когда фильм принес прибыль, они все подружились. Вот почему теперь Берни Шалкин не только согласился сдать дом, но и поклялся могилой своей матери, что никому не скажет о местонахождении Генри.
— Я все понял, сукин ты сын, — смеялся Берни по телефону. — Спешишь в любовное гнездышко, а? И сколько же девочек ты берешь с собой?
— До свидания, Берни.
Берни с завистью вздохнул:
— Пусть любовь тебя не оставит.
— Да, нам двоим это бы не понравилось, — сострил Генри, и за полмира от него Берни посмотрел на свой белый телефон в веселом недоумении.
Никогда раньше он не слышал шуток от Генри Хейла.
— Если где-то есть рай, то это здесь, — выдохнула Анна, когда «джип» остановился перед виллой.
Вдалеке от огромных отелей побережья поместье многочисленными террасами спускалось к океану. Величественный дом не был перегружен мебелью. Построенная из грубого камня вилла изобиловала арками, среди которых не нашлось бы и пары одинаковых, придающими дому своеобразное
Поместье оказалось уединенным раем. Каждый день Генри и Анна плавали, ходили под парусом, обедали на балконе и занимались любовью. Через неделю они оба загорели до черноты.
Убаюканные ароматом цветов и тропическим бризом, ни Генри, ни Анна не заметили, как пролетели две недели. Время отлета в Нью-Йорк приближалось, и Анну стали мучить дурные предчувствия.
В последний день их отдыха, когда они загорали в шезлонгах, Анна спросила:
— Генри, а что будет, если я не понравлюсь твоей семье?
Тот заметил ее испуганное лицо и улыбнулся:
— Обязательно понравишься.
— Но ведь они даже не знают, что мы уже поженились. Мы никому не говорили.
— У нас не такая большая семья. Две минуты, и все все узнают.
Анна кивнула, но губы ее оставались сжатыми.
— Но… твоя бабушка… — Она поднялась со своего шезлонга и опустилась на колени рядом с ним.
— Моя бабушка. — Генри помолчал с минуту, думая об Элизабет-Энн. — Я бы на твоем месте не стал беспокоиться о ее реакции. Ты ей наверняка понравишься. — Он взял лицо жены в ладони. — Не волнуйся ты так. Тебя никто не укусит. А теперь допивай свой коктейль, пойдем искупаемся.
— В бассейне с пресной водой. Соль щиплет мне глаза.
— Мои тоже щиплет, — согласился муж с улыбкой.
Они оба одновременно обернулись и посмотрели на виллу. Где-то в глубине дома зазвонил телефон. После третьего звонка он умолк.
— Это не нас, — заметил Генри, качая головой. — Я до сих пор не могу привыкнуть, насколько хорошо не быть привязанным к телефону. Даже сейчас, стоит мне услышать телефонный звонок, я тут же порываюсь на него ответить. Мне кажется, у меня рефлекс, как у павловской собачки. Условный.
— Простите меня, сеньор.
Они обернулись. Служанка принесла с собой аппарат с длинным шнуром.
— Что случилось? — спросил Генри, испытывая почти шок.
— Это вас, сеньор. — Она протянула ему трубку.
— Насколько я знаю Берни, он наверняка хочет, чтобы я оказал ему еще одну услугу, — с улыбкой сказал Генри жене, несмотря на собственное смущение. — Старый добрый Берни.
Служанка покачала головой:
— Нет, сеньор. Это не сеньор Шалкин.
— Но никто не знает, что мы здесь, — теперь Генри по-настоящему встревожился.