Творящие любовь
Шрифт:
Сестра Мария-Тереза сидела на краю кровати, вытирая губкой запекшуюся кровь с груди молодого солдата. Уже многие годы она не видела мужчин и до сегодняшнего дня ни разу не видела их обнаженными. Монахиня старалась отвести взгляд, действуя на ощупь и руководствуясь скорее стонами солдата, чем взглядом. Прямо перед ней остановились санитары, принесшие еще одного раненого.
— Я просто не представляю, где мы их всех разместим, — прошептал женский голос справа от сестры Марии-Терезы. — Они все несут и несут. Их, должно быть, сотни.
Сестра Мария-Тереза обернулась и столкнулась взглядом с сестрой Маддаленой. Несмотря на шум, Мария-Тереза
— Нам уже давно не хватает еды и лекарств, — негромко произнесла она. — Большая часть воды заражена. Что мы будем делать?
— Нам следует молиться, сестры, — раздался у них за спиной твердый голос.
Обе монахини обернулись и увидели мать-настоятельницу. Она стояла подчеркнуто прямо, ее врожденную силу не могла скрыть внешняя слабость тела.
— Сигарету, — прохрипел раненый солдат, с которого стирала кровь Мария-Тереза. — Можно мне сигарету? Пожалуйста!
Сестра Мария-Тереза беспомощно оглянулась вокруг.
Не говоря ни слова, мать-настоятельница взглянула вниз на мужчину. В ее глазах читалось сострадание. Она понимала, что перед ней почти ребенок, едва ли ему исполнилось семнадцать, и он был одним из тех, кто не переживет эту ночь.
Мать-настоятельница опустила руку в карман своего забрызганного кровью когда-то белого, а теперь порыжевшего одеяния и достала пачку американских сигарет, оставленных ей одним из освободителей. Она протянула ее Марии-Терезе. Та осторожно взяла пачку.
— Зажгите одну для него, — мягко попросила аббатиса.
— Да, матушка, — ответила сестра Мария-Тереза. Поджав губы, выудила сигарету из пачки, потом взяла спички, протянутые ей настоятельницей, и замешкалась, не зная, что делать дальше.
— Ну что же вы, сестра? Возьмите сигарету в рот, поднесите спичку и вдохните в себя, когда она загорится, затем дайте ему сделать несколько затяжек.
— Хорошо, матушка. — Дрожащими пальцами сестра Мария-Тереза исполнила приказание. Когда она закуривала, ее охватил приступ кашля. Потом она поднесла сигарету к губам солдата. Тот благодарно затянулся.
Монахиня протянула пачку обратно настоятельнице.
Аббатиса покачала головой.
— Нет, оставьте себе. Когда у вас кончатся сигареты, скажите мне. У меня есть еще. Давайте по одной всем раненым, кто об этом попросит. Если только у них не повреждены легкие. — Мать-настоятельница отдала еще одну пачку и коробок спичек сестре Маддалене.
Аббатиса постояла еще минуту, разглядывая монахинь и солдата. Она понимала, что пришел час испытаний, ее вера проверяется, как никогда раньше. Все, происходящее вокруг, также пугало ее, но женщина понимала, что не может поддаться слабости. Но она так мало могла помочь, могла предоставить так мало удобств раненым. Вся ее жизнь была посвящена Богу, и через Него — человеку. Сколько она помнила себя, ее переполняла глубокая вера. В спокойные времена, куда бы ни падал ее взгляд, везде она видела Бога. Птицы, небеса, даже земля, по которой она скромно ступала. Еще будучи юной послушницей, она твердо верила, что все в руках Божьих и что Бог всегда побеждает. Но теперь женщина постарела, ее лицо высохло и сморщилось, обвислые щеки высоко подпирал чепец, обрамлявший ее лицо, белое одеяние и покрывало пропитались кровью. И сейчас ей приходила в голову святотатственная мысль, которую она пыталась
Два санитара подошли к ней.
— Где мы можем положить ее? — спросил один из них.
У аббатисы захватило дух при виде бледной женщины, тяжело раненной и почти потерявшей сознание, лежавшей на носилках. Она сразу же узнала в Шарлотт-Энн княгиню ди Фонтанези, невестку князя Антонио и княгини Марчеллы, всегда столь щедро одаривавших монастырь. Женщина приподняла простыню, укрывавшую несчастную, и вздрогнула при виде изуродованной руки. Потом она заметила рану в боку. «Почки», — с отчаянием подумала монахиня. Машинально аббатиса опустила простыню.
Повернувшись к сестре Марии-Терезе, настоятельница сказала:
— Идите, проводите их через дортуар. Пусть они положат ее в моей комнате. В мою кровать. И не отходите от нее, сестра. — Аббатиса повернулась: — Сестра Маддалена, найдите кого-либо из докторов и отведите его наверх, чтобы он осмотрел княгиню. И поторопитесь.
Шарлотт-Энн приподняла голову всего на несколько миллиметров. Веки отяжелели, но она постаралась оглядеться сквозь опущенные ресницы. Все медленно кружилось вокруг нее в туманной дымке. Бестелесные фигуры в белом бесшумно двигались, словно в замедленном танце. Ее окружали сотни оттенков белого. Только слева от нее какой-то рубиново-красный силуэт. Приглушенные голоса словно шептали монотонные заклинания.
Белое и красное снова медленно погрузились в темноту, уступая место черной пустоте.
Шарлотт-Энн оказалась в мире белоснежного атласа и приглушенных звуков. Она принцесса, лежит на огромной мягкой кровати. Резной хрусталь сверкает, горя холодным огнем. Из-за белых драпировок двери вплывает ее принц, одетый в белый атлас, он разбудит ее поцелуем. Шарлотт-Энн умерла и проспала сто лет сказочным сном. Вот принц подходит все ближе и ближе, приближаясь, он становится выше ростом. Его лицо совсем близко. Уснувшая, умершая, Шарлотт-Энн почти ощущает его губы, которые разбудят ее. И она отвечает на поцелуй, ее губы погружаются в атласный воздух. Женщина ощущает его нежное дыхание, видит бледные ноздри, белый атласный камзол с буфами на рукавах. Но на нем почему-то мягкие атласные галифе, похожие на те, что носили фашисты, заправленные в высокие белые сапоги. Его кожа нежна, а сквозь приоткрытые губы видны сверкающие зубы. Шарлотт-Энн чувствует, как ее губы тянутся к нему, но, прежде чем принцу удается коснуться их поцелуем, он начинает исчезать так же загадочно, как и появился. И уносит с собой свою силу, способную воскресить ее. Принц удаляется, становясь все меньше, и вдруг начинает кружиться все быстрее и быстрее, пока его не затягивает водоворот белого атласного сна.
Облака и туман были желтыми и теплыми, когда Шарлотт-Энн снова пришла в себя. Ей стало легче открыть глаза, веки уже не казались такими тяжелыми, как раньше. Молодая женщина смотрела в пространство. Она смогла понять, что происходит вокруг.
Не поворачивая головы, Шарлотт-Энн огляделась. Ее глаза глубокого зеленовато-голубого цвета наполнились смешанным чувством удивления и замешательства. Ей удалось рассмотреть все плоские поверхности возле себя. Она лежала в белой коробке. Увиденное ею желтое пятно оказалось электрической лампочкой. Шарлотт-Энн находилась в коробке, где не было ничего больше, кроме гигантской лампы у нее над головой. Казалось, от нее исходит тепло.