Твой первый - единственный
Шрифт:
Я наклонился в сторону пассажирского сидения, нащупал мобильный и даже успел поднять его. Но когда посмотрел в боковое стекло, замер. Там за окном было лето. Хотя сейчас зима. Там было жарко, летали бабочки, и шелестела листва тополей. Влажный асфальт от недавно прошедшего дождя блестел, и мне показалось, что воздух в салоне словно пропитался запахом свежесрезанной зелени и пыли. А на перекрестке стояла она – моя Рита. В зеленом сарафане, том самом, который ей сшила много лет назад мать. Она увидела меня, подняла руку и улыбнулась.
Я отчетливо видел, как ее губы разомкнулись, как она произнесла что-то. Что же она сказала?
Я никогда не оставлю тебя?
Я тосковала по тебе?
А может… Я люблю тебя?
Мы не успели обменяться последней фразой. Я не успел услышать три столь важных слова, адресованные только мне. Не успел сказать их сам. Печально. Слишком печально, что мои губы нервно дернулись.
Ветер развевал ткань ее сарафана. Волосы, заплетенные в косу, распустились и теперь скрывали от меня лицо Риты. Она будто отдалялась. Медленно. Шаг за шагом. Ее образ становился таким расплывчатым, что мне захотелось закричать, позвать ее, произнести имя, в которое я всю жизнь вкладывал особый смысл.
– … – я попытался, я честно попытался сказать хоть одну букву любимого имени, но не смог. И тут образ Риты окончательно померк.
Послышался грохот. Скрежет. Шум.
И наступила темнота.
Глава 43 - Рита
Я шла, сжимая картонный стаканчик с горячим карамельным латте. Зима в городе потеряла свою былую краску, мне хотелось, чтобы снег блестел серебром, и было так тихо, что ничего не слышно, кроме хруста под ногами. Но по факту была серость, грязь и шум от проезжей части. А может я просто злилась на англичанку, которая нагло требовала от меня того, чего не было в билетах.
Мы просидели с ней в душном кабинете почти два часа, мы спорили, а под конец, я не выдержала и высказала немного лишнего. Например, что она придирается ко мне или ждет денег, и что по факту это неэтично – заваливать студентов.
По итогу англичанка меня выставила за дверь, выдав такую язвительную улыбку, которая не иначе могла бы заменить яд. Собрав вещи, я выскочила на улицу, вдыхая морозный воздух. Руки дрожали, сердце заходилось, и все вокруг раздражало. Поэтому я купила кофе в ближайшей будке и побрела вдоль серых улочек, разглядывая грязный асфальт.
Не заметила, как почти дошла до перекрестка. И только тут я спохватилась, что надо бы включить телефон. Вытащила его из сумки, нажала на кнопку и принялась ждать, пока на экране отображалась заставка именитого бренда. Сама же продолжала идти, до пешеходного перехода, оставалось от силы минуты две.
На улице было довольно морозно, но я отчего-то не чувствовала холода. То ли дело было в раздражении, то ли было не так и уж и прохладно. Под ногами хрустнул тонкий слой льда, я опустила голову, замечая, что наступила в замерзшую лужу. И вдруг раздался такой громкий скрежет колес, что в аж вздрогнула и устремила взгляд вдаль.
Мобильный в пальцах стал громко пиликать, выплевывая уведомления. Я же замерла на месте, не в силах сделать и шагу. Колючий ветер подхватил мою косу, вытаскивая из нее пряди волос. Он будто прохожий подталкивал меня в спину, шептал сорваться с места и бежать прямо туда – к той большой машине, к тому автомобилю, который я успела запомнить даже по номерам.
Это был его внедорожник. Витин внедорожник.
Картинки перед глазами напоминали кадры из старой кинопленки. Я толком и не успела
Я разомкнула губы, воздух был словно пропитан кислотой, у меня горели легкие. А когда прошло секундное оцепенение, я ринулась к машине. Но какой-то мужчина вдруг схватил меня за руки, он что-то говорил, а я продолжала метаться.
– Витя! Витя! – этот надломленный голос мне казался чужим, он наводил страх, от него в венах застывала кровь. Я не могла понять, реально происходящее или же это слишком яркий кошмар, от которого хотелось скорее избавится.
По щекам скатились слезы, я плохо воспринимала действительность. Поэтому не могла даже посчитать, сколько прошло минут до того, как приехала машиной скорой помощи, как Витю вытащили из салона и положили на носилки. Его глаза были закрыты, а тело не двигалось. У него была кровь. Кровь.
Меня каким-то чудом пустили в салон машины скорой помощи. Мне даже позволили взять Витю за руку. За холодную, до ужаса леденящую руку. Я обхватила его пальцы, я сама дрожала от страха, захлебывалась слезы и мольбами.
– Витя! Родной! Витенька… Милый. Ну открой глаза, пожалуйста. Ну пожалуйста, – шептала я, пытаясь согреть его ладонь.
Но он не реагировал. Фельдшер говорил мне успокоиться, пульс есть, это главное. Но я отказывалась его слушать, мне казалось, в эту минуту я теряю его. Теряю частичку себя. Теряю мир, который был разноцветным и живым.
«Знаешь, что отличает тебя от всех девушек в мире? Ты так забавно смущаешься, что в детстве, что сейчас», – прозвучал в голове его голос. Такой родной. Звонкий. Перед глазами вспыхнула его улыбка. Заразительная. и Очень теплая. Так никто и никогда мне не улыбался, только Витя. Только он умел зажигать звезды на небе, только он заставлял задыхаться от переизбытка чувств. Даже плакала я из-за него навзрыд, как не из-за кого.
А дальше была какая-то пытка, я потеряла счет времени. Сидеть в коридоре, ждать, когда выйдет врач, когда Витя откроет глаза… Я вдруг ощутила себя жертвой кораблекрушения. Когда ты оглядываешься по сторонам, когда ничего не видишь, кроме бескрайнего океана. Когда тело наполняется, нет, не голодом, не жаждой, и даже не истощением. Тело наполняется страхом.
Сжав пальцы в замок, впившись ногтями в кожу, я сидела на старом кресле и точно так же, как умирающий в океане вслушивался в жалобные крики чаек, я вслушивалась в звуки вокруг, в голоса врачей, в скрип, исходящий от дверей, в шаги, которые то ускорялись по коридору, то замедлялись. Все это слилось в одну страшную какофонию, заставляющую замирать сердце.
Не знаю, сколько прошло времени до и после. Но когда пришел Витин отец и моя мама, мне показалось, закончились сутки.
– Врач сказал, что сорок минут назад его привезли, – сказал Олег Николаевич. – Я пойду узнаю, что там и как. В регистратуре мне сказали, травмы у него не серьезные. Переломы, но к счастью, жизненно важные органы не пострадали. Рита, – он присел на напротив меня на корточки, и улыбнулся. У них с Витей была одинаковая улыбка. Будто на меня смотрел не Олег Николаевич, а сам Витя, только спустя много лет. Мои губы дрогнули, с глаз покатились слезы.