Твоя заря

Гончар Олесь

– Действительно, что он мог ей сказать?
– размышлял вслух Заболотный.Прошла она и впрямь чем-то обеспокоенная...

– И что-то там задержалась...

Наши взгляды невольно прикипают к овалу металлических дверей, которые, закрывшись за стюардессой, больше теперь не открываются: глухие, тяжелые, укрыли ее в кабине вместе с пилотами, как в сейфе.

А угрюмый тот тип вдруг поднялся в углу в своем пестром неопрятном пиджаке до колен и, с трудом ворочая языком, стал что-то выкрикивать компании французов.

Выкрики были не понять на каком языке, но сам тон их - неприятный, дразнящий. Полинезиец или кто он? Только и было

о нем известно, что летит из Сингапура, может, уроженец какой-нибудь из тропических стран, хотя с виду мог быть и европейцем из тех озлобленных юнцов, которые, кажется, и сами не знают, чего хотят.

Тип не унимался.

– Что он выкрикивает?
– тревожно спросила Заболотная.- Болен или что с ним?

Муж ее, без слова поднявшись, пошел вдоль салона к неизвестному,видимо, на переговоры.

Нам видно было, как Заболотный, по привычке улыбаясь, что-то терпеливо выяснял с тем неизвестным, пытался, должно быть, угомонить его, обращаясь к нему подчеркнуто вежливо и даже почтительно, однако Соня даже вскрикнула приглушенно, когда в ответ на какое-то слово этого типа лицо Заболотного побледнело, глаза сверкнули остро, металлическим блеском, хотя губы и тогда не переставали улыбаться. Кое-где по салону уже ощутимы были признаки паники, пожилая дама, кажется скандинавка, летевшая с конгресса цветоводов, приложила руку ко лбу, и из груди ее вырвался стоп... Из тревожных перешептываний пассажиров, сидевших невдалеке от того типа, мы наконец узнали, чем он посеял в салоне такое волнение. Утверждает, что в багажном отделении вместе с нашими чемоданами путешествует в небе еще один чемодан, а в ном неуклонно, никому не подвластный, работает небольшой по размерам механизм: тик-так, тик-так!.. Дама с конгресса и ее старенькая соседка в ужасе переглянулись: выходит, на бомбе летим? Шантажирует? Запугивает или чего он хочет, этот садист? Но ведь может же быть, что и всерьез - теперь столько всякой нечисти на трассах развелось...

Между тем он уже прямо в лицо Заболотпому приговаривает с наглой гадкой миной, и вправду с каким-то садистским смакованием:

– Тик-так!.. Тик-так!..

И пальцем тыкает чуть ли не в глаза.

Вот тогда Заболотный, отбросив привычную учтивость, вдруг обеими руками взял наглеца за плечи, встряхнул его, так что космы на нем взметнулись, и после этого властно, как игрушку, усадил в кресло. И, странное дело, теперь этот герой, злобно понурясь, даже не оказывал сопротивления. Как будто на нечто подобное и рассчитывал. А Заболотный, обернувшись к пассажирам, сказал громко, точно извиняясь:

– Молодой человек уверяет, что это была шутка. Он просит прощения.

Спустя какое-то время вышла стюардесса с подносом в руках и, словно ничего и не случилось, начала разносить воду в чашечках. Во время раздачи пассажиры следили за выражением ее лица; оно было непроницаемо, фантомаспо замкнуто, однако внимательный взгляд мог в нем отыскать то, чего и не хотел бы,- глубоко, как и раньше, затаенную тревогу.

...Ночью мы приземлились на одном из сибирских аэродромов, хотя посадка эта и не была предусмотрена.

Всем пассажирам велели оставить борт самолета. Объяснений не давали. Мороз здесь прямо кипел, для большинства парижанок, которые отправились в рейс в одних легоньких плащах и курточках, такой ночной мороз мог бы стать немалым испытанием, однако и при этих обстоятельствах они не теряли своего оптимизма, слышались шутки и смех, всех нас забавляло, когда девичьи ножные руки,

нечаянно коснувшись металлической обшивки автобуса, отдергивались, как от огня, потому что настывший на морозе металл так и прихватывал. Со смехом и вскриками вскакивали наши попутчики в этот заледеневший, открытый нам навстречу автобус, который тут же п отправился от самолета.

Уже когда мы, неожиданные ночные транзитники, перекочевав в аэропорт и сгрудившись на втором этаже, на его застекленных галереях, ждали чаю, которого буфетчица все не хотела нам отпускать, учитывая позднее время, и что, смена ее кончается, н что у нас, перелетных, наверное, нет валюты, и что вообще позволения на этот чай, как нам показалось, надо испрашивать едва ли не у самого министра,- уже здесь, стоя с Заболотным в полумраке длинной, чуть освещенной галереи, смотрели мы сквозь ее стеклянную стену на темный холм нашего лайнера, маячившего недвижимо на краю ночного аэродромного ноля, и перебрасывались догадками: почему возникла эта не предусмотренная графиком посадка? Оставленный пассажирами не- - известно насколько могучий наш лайнер словно ждал чегото. Вскоре сквозь сумрак ночи в самолет по трапу стали подниматься тени людей со странными удилищами в руках, фигуры взбегали вверх друг за дружкой^'и хоть двигались на экране ночи фигуры силуэтные, однако и в своей силуэтпости казались они решительными и озабоченными,- это в наш опустевший, холодом наполненный лайнер торопилась команда ребят, вооруженных миноискателями против того загадочного "тик-так"... Существовал он на самом деле или был только плодом больного воображения,- как бы там ни было, кому-то надлежит это проверить,- проверить, рискуя собственной жизнью...

III

И вот теперь мы едем к Мадонне. Другой континент, другие дороги, только Заболотный неизменен в своем водительском азарте. Вечером на квартире Заболотных неожиданно возникла идея податься в это путешествие, и Лида, с отцом присутствовавшая при нашем разговоре, обратилась к Заболотному буквально с мольбой, в тоне совсем непривычном для со сдержанного характера:

– Возьмите и меня! Прошу вас!

Ей, оказывается, ну просто необходимо посмотреть эту сенсационную славянскую Мадонну, о которой здесь сейчас столько разговоров.

Дударевич, отец Лиды, давний коллега Заболотного по службе, пробовал отговорить дочку, изображал трудности дальней дороги, обещал взамен другие соблазнительные зрелища, но девочка заупрямилась: еду и все, если, конечно, Кирилл Петрович не против.

Заболотный, как всегда, когда дело касалось детой, а тем более Лиды, проявил снисходительность, а София Ивановна даже обрадовалась желанию девочки, поскольку знала, что юная приятельница ее - человек с характером и сможет в пути сдерживать Заболотного, если он вздумает, очутившись на трассе, развивать скорость выше дозволенной.

– И вас тоже прошу образумлять в дороге этого безумца,- апеллирует Заболотная ко мне.- Потому что едва вырвется на трассу, он просто пьянеет, этот ваш терновщанский ас.

– Ну-ну! Ас не ас, по в небе не пешком ходил,- примирительно протестует Заболотный.

– Вряд ли кто видел, чтобы из летчиков получались путные водители,стоит на своем Соня-сан.- Мой Заболотный как раз пример этого: никак не перестроится, все думает, что и на земле ему небо. А полотно автострады не взлетная полоса... У них здесь столько катастроф,- добавляет она тихо, сдерживая в голосе встревоженность.- Пока он в пути, ближним ни секунды покоя...