Твоя заря
Шрифт:
– Вот эта ваша Уля?
– и девчонка без всяких усилий отгадывает: Конечно же, дорога... в специфическом представлении.
– Ничего себе Уля,- улыбается в даль трассы Заболотный.- Конца-края ей нет... Она связывает, она и разлучает. Изредка ответит, а чаще сама спрашивает о чем-то...
И что интересно: для всех существует она - как небо или как воздух... Пожалуйста: мчат здесь мистеры добрые и недобрые, белые, черные, старые, молодые. Правдивые, лживые. Современные донкихоты и, возможно, современные гамлеты, собаковичи. Рядом в потоке летят утонченная Душа и рыло свиное, звезда экрана и гангстер, гений и убогое ничтожество... Для всех она, друзья, эта стремительная трасса, для всех! И это надо учитывать...
II
Так выпадает, что и нас с Заболотным все сводят дороги.
Сейчас эта вот трасса подхватила и несет обоих, а года три назад, по воле случая, встретились
Вот мы ждем отлета в порту Хапеда, супруги Заболотпые видимо взволнованы, заметно, что в душе оба они с чем-то прощаются, да и впрямь ведь оставляют за собою еще одну, и такую немаловажную полосу жизни. Их провожает много друзей, то и дело они - то Заболотная, то муж ее переговариваются с кем-нибудь из провожающих.
Заболотный шутит по поводу своей трости, на которую он еще опирается после дорожного происшествия, Заболотная поглядывает на мужа сторожко, считая, наверно, что ему, не совсем поправившемуся, вот-вот может понадобиться ее помощь. Со стороны просто трогательно смотреть, как они, улучив минутку, пользуются ею, чтобы и здесь, среди кутерьмы международного аэропорта, отстранившись от сигналов табло, реклам и сатанинского аэродромного грохота, остаться с глазу на глаз, когда близкие люди могут хоть ненадолго позволить себе такое состояние взаимной эмоциональной невесомости, столь редкостное в эпоху стрессов и смогов состояние, когда глаза тают в глазах, улыбка исчезает в улыбке, и нет уже разделения душ, есть только звездные эти минуты, напоенные музыкой, слышимой лишь для них двоих... Даже людям посторонним приятно было смотреть на такую, как будто сентиментальную, но как-то симпатично сентиментальную пару, на искреннее и открытое человеческое чувство, которое притягивало своей внутренней гармоничностью. Как деликатно могло это чувство поправить у него галстук, или, непроизвольно прорываясь нежностью, сдунуть невидимую пушинку у нее с плеча, или вместо улыбнуться, завидев в толпе нечто такое, что им обоим показалось комичным.
Истинное чувство хотя и ни с кем не считается, однако и нс оскорбляет никого, скорее, оно вызывает симпатию, заинтересовывает вас и влечет, как все прекрасное, что встречается, к сожалению, в жизни не так и часто. Не потому ли и эта пара немолодых уже людей стала объектом - вовсе не иронической, вовсе не циничной - заинтересованности целой ватаги французских студентов, ультрамодных девушек и парней, которые, увешанные сумками, пестрые, клетчатые, лохматые, в полосатых и красных брюках, окутанные сигаретным дымом, с гитарой (одной на всех), улетают этим же рейсом на Париж. Юной компании понятно, что перед ними дипломатическая пара, очевидно, из совьетамбасады, но ничего медвежьего в них, в манерах даже есть привлекательность, своеобразный шарм... Он высокий, элегантно одетый, с искрами седины на висках, со взглядом веселым, доброжелательным, открытым. Опирается па трость, выхаживается, вероятно, после какой-то травмы. Мадам его невысокого роста, держится скромно, но с достоинством, она хороша собой, только лицо что-то бледное, видно, замучили токийские смоги. Когда она легким прикосновением поправляет мужу на груди галстук или какую-то там застежку, глядя на него нежно, как перед разлукой, в ней появляется нечто молодое, девичье, видно, еще не испепелилась душа в этой женщине, еще не ощущает на себе груза лет ее стройненькая, ладная фигурка в дорожном плаще, с аккуратной, слегка приподнятой па голове - на японский манер - прической. Нет в пей претензии, как это иногда бывает у жен дипломатов, есть сдержанное, врожденное достоинство; в особенности я"' глаза у этой Заболотной-сан: когда, волнуясь, посмотрит вверх, на мужа, они излучают сияние, становятся небесносиними, прямо-таки роскошными!.. Все это не ускользает от внимания французских девушек и парней, и японцы с японками тоже умеют такое оценить, некоторые из пассажиров переговариваются между собой по этому поводу вовсе без иронии: смотрите, какие глаза у этой женщины!..
Удивительно красивая пара... Чем не символ согласия и счастья! Но почему это нас удивляет?
– опомнятся потом студенты. Почему эта сценка человеческого тепла, супружеской любви и согласия, почему она для нас становится диковинной? Действительно, почему? Не слишком ли много появляется в жизни диссонансов, если даже и такие, в сущности,
Незадолго до отлета Заболотным довелось выдержать, видно, для них неминуемый эмоциональный шквал: целой оравой надетсли посольские, главным образом женщины, с цветами, с бурным галдежом проводов.
– Шампанского! Лишить их выездных виз! Заболотный, Соню мы не отпустим, как себе хотите!
– Гейшу пусть отсюда берет, а Соня остается - ну, как мы будем без нее?! Кто наших амбасадских отпрысков будет нянчить?
И еще какой-то тщедушный землячок все вертелся вокруг Заболотных, стараясь развлечь пх своими писклявыми остротами:
– Увидите ваших - кланяйтесь нашим!
Но это почему-то никого не смешило. Остряку оставалось довольствоваться кислой миной.
Возникла необходимость в некоторых формальностях, тех, которые пока еще преследуют пассажиров по всем таможням мира, однако женщины и на это откликнулись по-своему:
– Какие могут быть формальности для Заболотного!
– Он на этом Ханеда - как дома!
– Всюду сеет международное приятельство. У него и здесь кругом свои!
– А где у него но свои! На Новой Зеландии до сих пор стоит вспомнить мистера Заболотного, сразу улыбка: о, это тот ас?! Такой веселый джентльмен! Так гоняет! Два "мерседеса" разбил! Совьет казак!..
Шутливые рснлики вряд ли долетают до Заболотного, который в это время стоит поодаль с двумя служащими аэропорта, ведет с ними, видимо, деловые какие-то переговоры, и когда наблюдаешь за ним в этот момент, невольно улыбнешься: вот это стиль! Дело, может, пустяковое, но какая школа, достоинство, какое искусство ведения перетрактаций! Утонченная японская сверхвежливость и дружелюбная мудрая манера терновщанских сватов, которым ведено во что бы то ни стало добыть "куницу" - вот где они породнились! Вот где во всем блеске дано проявить себя взаимной вежливости и сверхвежливости, деликатности и сверхделикатности, до чего же уместны здесь и эта принятая обеими сторонами условность, которая их несколько даже веселит, вместе с тем налицо тут и вполне серьезные взаимные уважение и доверие,- все то, что не так часто, к сожалению, видишь в отношениях между современными людьми. Создавалось впечатление, что для служащих аэропорта нет сейчас большей приятности, как сделать на прощание хотя бы маленькую услугу этому симпатичному Заболотному-сан, они будут просто счастливы чем-то оказать ему содействие, избавить эту чету от мелочных, докучливых формальностей, и, учтите, все это мы делаем только для вас, Заболотный-сан, в виде исключения, в благодарность за то, что вы со своей стороны всегда были к нам дружелюбны чисто по-человечески, не жалели внимания, то есть перед нами тот, кто владеет истинным даром контактности. Даже чудно мне было там на Заболотного смотреть: где он этому научился, редкостному этому умению так легко и естественно сходиться с людьми?
Замечаю, как один из коллег Заболотпого, понурый, с характером нелюдимым, поглядывает на него с еле скрываемой завистью, ему самому, похоже, ни за что не удалось бы так легко поладить с чиновниками и - ко взаимному удовольствию - без волокиты разрешить какое-то там, должно быть, п впрямь формальное дело... Годами изучаешь дипломатические премудрости всех времен, овладеваешь сразу несколькими языками, а где научиться языку вот такому - единственному, наиглавнейшему - собственно, общечеловеческому: приветливый взгляд, улыбка вежливости, поклон уважения, дружеское прикосновение к плечу - и уже Заболотный, свободный от хлопот, возвращается к своим.
– Все в порядке?
– На высшем уровне.
Табло сообщает, что нам скоро выходить на посадку, но вот показывается еще одна стайка провожающих - приветливые яноночки в кимоно мелкой трусцой приближаются к нам со своими терпеливыми япончатами, которые то у одной, то у другой выглядывают из-за спины, из своих пеленочных кокопов. Малыши зорко и пристально, почти со взрослой серьезностью взирают па пас, а матери их так мило всплескивают руками, расцветая в беспредельно любезных улыбках:
– Соня-сан! Соня-сан!
Вот, оказывается, на чьи проводы они торопились...
Постукивают сандалии-дзори, женские руки с ходу складываются перед Заболотной в приветствии, японки - и постарше, и молодые - склоняются низко в своем традиционном пластическом поклоне, и уже Заболотпая сияет глазами им навстречу, она, вероятно, не надеялась увидеть этих людей среди провожающих, и тем больше утешена и обрадована, что они не забыли ге, пришли. Соня-сан!
Соня-сан... вакцина... беби... полиомиелит... Около нас не смолкает этот тонкоголосый щебет японок, и только позже, уже в самолете, мне удается выяснить наконец в чем дело.