Ты будешь страдать, дорогая
Шрифт:
— Агустин вернется завтра вечером. Джемма оторвала взгляд от портрета Кристины, на котором оставалось сделать несколько завершающих мазков. Уже темнело, и она собиралась закончить работу. Портрет заполнил ее время, и она была этому рада.
— Хорошо, — буркнула она и снова обернулась к полотну, не желая встречаться глазами с Фелипе. Он, казалось, совершенно не изменился, в то время как в ней, она это знала, перемены очевидны. Сегодня утром она заметила синеву под глазами, да и сами глаза потеряли даже остатки того блеска, который чудом сохранялся в последние
— Ты довольна портретом? — Фелипе остановился прямо за ее спиной.
— Да, — сухо констатировала она. — В котором часу он приедет?
— К ужину, в девять. Ты, разумеется, оденешься. Итак, сегодня — наш последний вечер вместе. Ты, разумеется, разденешься.
Джемма в бешенстве развернулась к нему.
— Мне ни капельки не смешно! — вскипела она.
— Вижу. — Он скривил рот в насмешливой улыбке. — Дело в том, что я и не предполагал тебя насмешить. К сексу я отношусь серьезно.
— Ну так вот, можешь относиться серьезно к своему сексу где-нибудь в другом месте. Если хочешь знать — и это, без сомнения, доставит тебе громадное удовольствие, — ты выиграл, Фелипе.
Ты измучил меня, наказал, унизил, и больше к этому уже добавить нечего! — Она окатила его ледяным взглядом.
— Это тебе так кажется, я же позволю себе не согласиться. Я жажду полного удовлетворения, радость моя, сексуального и морального. Я жажду услышать твои стоны, когда у тебя не останется сил для слов. Я жажду увидеть, как ты уедешь отсюда абсолютно раздавленной.
— А я жажду увидеть тебя мертвым! Он улыбнулся и кончиком пальца приподнял ее подбородок.
— Мертвый любовник тебе уж совершенно ни к чему.
— А живой меня очень скоро уморит!
— Si, querida, твои глаза мне о многом сказали. Может ли такое быть, что ты плохо спишь? Может ли такое быть, что ты мечтаешь о моих ласках?
— А может ли такое быть, что меня от тебя тошнит — в прямом смысле?
Его губы прильнули к ее, и, как всегда, она оказалась к этому не готова. Господи, хоть когда-нибудь она сделает что-нибудь вовремя? Ведь она представляла себе этот момент, ловко уклонялась от его воображаемого прикосновения. В мыслях ей удавалось с ним справляться, но в жизни все было бесполезно.
Его пальцы погладили нежную кожу ее шеи, и она изогнулась в попытке избежать контакта с ним, но он намертво прижал ее к себе одним-единственным мощным движением ладони на ее талии.
Поцелуй становился все глубже, все жарче, и у Джеммы свело живот от самого настоящего страха. Он хотел ее, игра закончилась. Но нет, только не сейчас, нет, вообще никогда!
Оторвав губы от его рта, она уперлась кулаками ему в грудь. Его пальцы сомкнулись на ее запястьях, и он прижал ее руки к бокам.
— Ты негодяй! — крепко зажмурившись, процедила Джемма.
— Дотронься, — хрипло шепнул он, нежно гладя ее яростно стиснутые кулаки.
— Ни за что!
— Сделай это, Джемма. — Его голос вдруг волнующе переменился. Мягкий, гортанный, он мгновенно вызвал в ней желание.
Ужасаясь себе самой, Джемма пыталась не дать кулакам разжаться,
Джемма понимала, что нужно оттолкнуть его, убрать руку, показать, что она тоже умеет причинять боль. Но он задвигался в одном ритме с ее ладонью, и она, завороженная, знала, что не сможет заставить его страдать. Это было выше ее сил. Да, он ее мучит и, возможно, еще будет мучить, но она все равно не в силах ответить ему тем же.
Почувствовав, что она уже не кинется на него, он отпустил ее руки, взял ее лицо в ладони и прильнул к ней поцелуем, не замедляя нежного покачивания бедер.
Этот поцелуй наполнил ее надеждой, что он не станет продолжать свое жестокое наказание, что вместо этого он шепнет ей о любви и желании. И скажет, что месть его — лишь сладость страсти.
Обхватив руками ее бедра, он на мгновение прижал ее к себе.
— Позже, querida, позже, — гортанно выдохнул он.
— Опять! — горестно всхлипнула Джемма, обратив на него круглые от ужаса глаза. — Да будет ли конец твоей чертовой жестокости? Прекрати, Фелипе, я умоляю тебя, прекрати!
Он крепко держал ее извивающееся тело, но ярость придала ей сил, она вырвалась из его рук и, всхлипывая, выскочила из студии.
У себя в комнате она рухнула на кровать и уставилась на вентилятор на потолке. Плетеные лопасти, вращаясь, постукивали в такт круговороту ее смятенных чувств и глухому биению пульса страсти в ее венах.
Он сделал это снова, он соблазнил ее, искушая до тех пор, пока она не потеряла способность отличить добро от зла. Боже милостивый, но что же он с собой-то делает? Ей не удавалось и близко подобраться к пониманию его способа мышления. Они такие разные, их отличает не только пол, но и место рождения. В ней течет европейская кровь, а в нем — пылкая кровь латиноамериканца. Она сказала матери, что Латинская Америка — другая планета, и это верно. Именно другая. Из другого созвездия.
Поздно вечером она стояла у окна, разглядывая небесные светила, как вдруг одна мысль, такая странная, пришла ей в голову. Ведь она дочь Агустина де Наваса. Она сама наполовину латаноамериканка! Мысль эта еще жила в ее сознании, когда у двери послышался звук шагов.
— Ты опять отказываешься со мной ужинать? Он стоял на пороге в вечернем костюме, и у Джеммы в который раз упало сердце. Какой Фелипе красивый! Его элегантность, его мощь, подчеркнутые черным цветом, вновь сразили ее. Она снова обратила глаза на звезды, твердо решив побороть свою слабость.
— А ты что предполагал? — напрямик спросила она.
— Я предполагал поужинать с тобой…
— А потом ты предполагал подняться сюда и заняться со мной любовью?
— Почему бы и нет? Ведь это то, чего мы оба хотим, не так ли?