Ты будешь страдать, дорогая
Шрифт:
— Я бы не сказала, что вы богаты… О Боже, она собиралась произнести «старик»! Лицо ее запылало огнем, а сердце заколотилось с такой силой, что она была уверена: его стук слышен всем в этой комнате. К ее глубокому изумлению, Агустин расхохотался.
— Следовательно, я — старик, не так ли?
— Извините. Я имела в виду, что я бы не сказала, что вы старик, но оговорилась.
— В самом деле? — невыразительно протянул он. — И что, предполагается, что я должен был бы быть польщен, если бы вы не оговорились? — Он снова кивнул в сторону дивана, и на этот раз Джемма поспешно присела. В жизни она не чувствовала
— Конечно, — ответила она откровенно. А собственно, чего ей стесняться? Этот человек для нее — не просто клиент, он ее отец. И поэтому она его не боится, во всяком случае — не слишком. — Я надеялась, что вы немножко смягчитесь.
Его глаза осветились молниеносной вспышкой гнева, которую ему столь же молниеносно удалось погасить.
— Это должно предполагать, что я — жестокий негодяй? — буркнул он.
Джемма внутренне съежилась. Несмотря на то что глаза Агустина не отрывались от ее лица, ей почему-то показалось, что его замечание предназначалось не ей.
Фелипе с бокалами в руках шагнул к ним.
— Мне кажется, это лишнее, Агустин. Среди нас дама…
Она права: выпад предназначался не ей, его горечь была направлена на Фелипе. Джемма уловила искру неприязни между ними — или же это просто дружеская перепалка? Ей никак не удавалось постигнуть их отношения.
— Я не обиделась, Фелипе, и я уверена, что сеньор де Навас и не собирался меня обижать, в его словах был смысл. — Они оба обратили на нее удивленные взгляды, и Джемма с весьма натянутой улыбкой продолжила:
— Я собираюсь писать ваш портрет, сеньор де Навас. Я пыталась рассмешить вас, чтобы вы расслабились и я смогла бы вас рассмотреть. Чтобы написать вас настоящим, я должна увидеть вас настоящего, в противном случае мой приезд сюда окажется бессмысленной тратой времени. Тогда уж лучше было бы просто послать мне вашу фотографию, и я бы ее скопировала.
Джемма взяла у Фелипе предложенный бокал и отхлебнула из него.
— Мне бы это подошло куда больше, — еле слышно процедил Агустин. — У меня есть занятия поважнее, чем хрустеть пальцами, пока с меня рисуют портрет.
Она поняла, что и это замечание предназначалось Фелипе. В каком-то смысле она сочувствовала Агустину. Он действительно не хотел этого портрета, а Фелипе силой заставил его, лишь бы вызвать ее в Венесуэлу.
— Если вы не хотите, я не стану его делать, — уступила Джемма. Какая теперь разница? Ей самой этот заказ ни к чему. — Мне неприятно давить на вас…
— Как вы считаете, сколько вам потребуется сеансов? — прервал ее Агустин.
Она подняла на него глаза, изо всех сил борясь со страхом, который вызывал в ней его властный голос.
— Сложно сказать. Зависит от того, как будет продвигаться дело. Хотелось бы начать с пары сеансов в день — скажем, час утром и час после обеда… — Зачем она это говорит? Ведь у нее даже нет никакого желания остаться.
— Не может быть и речи! Я буду позировать тогда, когда смогу. Фелипе все устроит, поскольку эта дурацкая идея принадлежит в первую очередь ему. — Он посмотрел на часы. — Если Бьянка не появится через пять минут, будем ужинать без нее. Неужели это ее чертовски дорогое образование не научило ее пунктуальности? Мне нужно позвонить. Налей Джемме еще, Фелипе.
Он вышел из комнаты, оставив их вдвоем, и Джемма подумала,
— Ты хочешь еще выпить? Джемма покачала головой.
— Нет, благодарю. У меня пока есть. — Она мрачно уставилась на бокал. Фелипе предупреждал ее, что ее отец — тяжелый человек, но это нисколько не помогло. Она была потрясена и… что еще? Разочарована? Итак, он красив; собственно, она так и предполагала. У ее матери прекрасный вкус, и Джемма не сомневалась, что он распространяется и на мужчин. Но какое разочарование обнаружить, что внешность Агустина де Наваса не совпадает с его характером. На него приятно смотреть, но иметь с ним дело, судя по всему, небезопасно.
— Ну, и как он тебе? — поинтересовался Фелипе. — Схватил за горло ежовыми рукавицами?
Джемма улыбнулась — правда, довольно неуверенно.
— Он… немножко колючий.
— Мягко говоря, — буркнул Фелипе.
— Как тебе удается с ним работать?
— Мы с ним связаны — в радости и в горе. Случается, доводим друг друга до белого каления.
Джемма открыла было рот, чтобы попросить Фелипе рассказать более подробно об Агустине, но тут же и закрыла его. Она не понимала этих людей, и уж меньше всего могла понять, почему они связаны друг с другом в радости и в горе. Если они не уживаются вместе, то почему Фелипе от него не уходит? Существуют тысячи нефтяных компаний, где он мог бы найти работу.
Прозвучал сигнал к ужину. Нервы у Джеммы были настолько напряжены, что она даже подскочила.
Заметив ее состояние, Фелипе подошел и тронул ее за руку. Она злобно вырвалась. Он бросил на нее такой непроницаемо холодный взгляд, что ее передернуло.
— Пойдем ужинать, пока у нас от голода ноги не подкосились, — попытался пошутить он. Ответив ему ледяным взглядом, она вышла вместе с ним из комнаты.
Обеденная зала выглядела чересчур старомодно, все в ней, казалось, сохранилось еще со времен феодализма. Над роскошно сервированным столом пылали свечи в массивных люстрах из витого железа. Хрусталь переливался мириадами ярких бликов. Столовое серебро, тяжелое, старинное, казалось бесценным музейным экспонатом, как и великолепный фарфор. В центре стола высился невероятных размеров канделябр с танцующими среди дюжины свечей нимфами. Широкие вазы с нежно-кремовыми орхидеями были расставлены между приборами и бокалами. Джемма пожалела, что ее нервное состояние не дает ей возможности по достоинству оценить все это великолепное убранство.
Агустин дожидался их появления — у кресла во главе стола.
— Сюда, Джемма, — указал он на место слева от себя. — Фелипе, ты не поговоришь с Бьянкой? Я не стану терпеть опоздания. Мы ужинаем в девять, и ей это прекрасно известно.
— Сам с ней говори, — огрызнулся Фелипе, усаживаясь справа от Агустина, рядом с тем стулом, который, без сомнения, предназначался для Бьянки. — Она твоя гостья, а не моя.
У Джеммы сердце замерло в груди, она стрельнула в мужчин беспокойным взглядом. Агустин скрыл свой гнев, его выдали лишь стиснутые челюсти. Джемма не могла поверить, что Фелипе позволяет себе такой грубый тон по отношению к своему боссу, не могла поверить, что Агустин в ответ не разносит того в пух и прах, не могла поверить, что кузина Фелипе — гостья Агустина!