Ты думал, я не узнаю?..
Шрифт:
Только он за кабинет, я мчусь к компьютеру, чтобы зайти на сайт института и изучить подробную информацию о программе. Плоховато перевожу с английского и намечаю себе новую цель — подтянуть язык. Я где-то сохраняла контакты преподавателя, под чьим чутким руководством за пару месяцев подготовилась к конференции для зарубежных коллег. Правда, давно это было — в прошлой жизни, можно сказать. Мозг тогда соображал на пять с плюсом.
День пролетает на одном дыхании. К своему несказанному облегчению я наблюдаю, что стационарные палаты с момента моего отъезда не опустели ни на одну детскую
Сегодня я много улыбаюсь, что под вечер щеки начинают немного побаливать. Забытая боль от радости. Забытая радость. С нею в сердце очень тепло, никакие морозы не страшны. С нею в сердце безопасно возвращаться домой. С нею в сердце чуть лучше проглядывается дальнейший жизненный путь. Знаю, что она не всегда будет подсвечивать и уберегать от густой тьмы, поджидающей на каждом шагу и беспрестанно дышащей в спину. Что ж, хотя бы сегодня.
Сегодня хороший день.
Глава 41 Варя
«Не откажешь мне во встрече? Пожалуйста. Если согласна, я буду ждать тебя…» — снова с незнакомого номера. Гадать не надо, чье сочинительство. Сообщение немедленно переносится в «удаленные». А совпадение с тем, в какой момент оно пришло на телефон — аккурат тогда, когда я вышагнула из-под козырька бизнес-центра после консультации с адвокатом — вызывает у меня усмешку. На всякий случай оглядываюсь по сторонам, но признаков присутствия Матвея вблизи не нахожу.
Он пишет на следующий день с той же просьбой, указывая тот же адрес. Снова удаляю.
Спустя несколько дней встречаю мужа у подъезда. Пробую пройти мимо, будто мы не знакомы, однако он проявляет настырность и тычет пышным букетом мне в лицо. Не слепая, увидела бы и без этого нарочитого жеста его желание очутиться в центре моего внимания.
— Убери это, — равнодушно комментирую я, со вздохом отворачиваясь от цветов. — И сам уберись, будь добр. За исключением, если ты приехал, чтобы забрать свои вещи.
Матвей, неестественно пошатываясь, топчется рядом и морщит лицо от подхватываемого порывами ветра снега.
— Я…
— Послушай, — разворачиваюсь к нему всем телом. — Я не вижу смысла выяснять отношения, потому что больше не о чем переживать. Ничего нет. И я, честно говоря, сбита с толку тем, что ты продолжаешь какие-то тщетные попытки помириться. Этого не произойдет. Я консультируюсь с адвокатом и тебе советую не затягивать с подготовкой к разводу. Нам… — я одергиваю себя, корректируя формулировку. — Мне и тебе надо решить вопрос с разделом имущества. Составь список вещей, которые ты намерен оставить у себя. Я сделаю так же. И, естественно, нужно решить вопрос с квартирой.
Матвей опускает обмякшие плечи, словно сдавшись незримому давлению.
— Мне нчего ненужо, — проглатывая некоторые звуки, осведомляет он.
Я задерживаю на нем безэмоциональный взгляд
Да он лыком еле вяжет. И в таком состоянии сел за руль? Боже…
— Я очень хтел увидеть тебя, Варя, — несчастно признается Матвей. — Прсто увидеть.
Будь во мне живы чувства к мужу, я бы клацнула зубами, стиснула кулаки и крикнула: «Эгоист!». Пустилась бы в обвинительную тираду и не заткнулась, пока не излила бы на него весь до последней капли первобытный гнев, плавящий нутро. Я бы плакала и эмоционально жестикулировала, откликаясь всем телом на чудовищную боль от предательства. Я бы элементарно не сумела заставить свой голос и свое нутро бороться с разрывающей на части обидой в нерушимом молчании.
Матвей рывком набирает в легкие воздух и как на духу, без запинок и вполне внятно, проговаривает:
— Я ни на что не претендую. Хочешь забрать квартиру? Без проблем. Забирай. Машину? Пожалуйста! — бурный всплеск руками заканчивается тем, что он отшвыривает букет назад. — Можешь все забрать, Варя. Это не имеет смысла. Без тебя…
Надо же, какое душераздирающее зрелище.
— Ты хоть представляешь, как жалко выглядит твоя попытка никому не сдавшейся щедростью заслужить баллы благосклонности? — осудительно качаю головой. — Не строй из себя мученика, Матвей. Давай расстанемся, как взрослые и цивилизованные люди. Я не нуждаюсь в подачках. И не хочу прослыть мымрой, отжавшей у мужа последние трусы, хотя, чего греха таить, периодически задумываюсь об этом. Как и том, заслуживаешь ли ты после того, что натворил, моей честности.
Однако себе изменить я не в силах. А иногда было бы полезно засунуть поглубже в одно место эту «правильность». Гармония с собой важнее всего прочего. Раньше стремления к лучшему сводились к дочери, ее благополучию, и к нашей троице, как семье. Имелся предельно ясный смысл, и сейчас я понимаю, как легко было следовать ему. Жить вообще было просто. Потом остались мы с Матвеем; смысл утратил очертания, и жизненный навигатор вышел из строя. А теперь есть только я на выжженном поле, которое предстоит облагородить и взрастить на нем новый смысл. Так какая польза для меня в саморазрушении через злость? Я не хочу войны. Я хочу, чтобы мне стало легче.
Я хочу для себя благополучия.
— Это случилось только раз. Всего один раз, — понуро свесив голову, грудным тихим голосом произносит Матвей. — Я ее не люблю. Никогда не любил. Мне до конца жизни предстоит расплачиваться… — не договорив, издает отрывистый и хриплый смешок, после чего срывает с волос шапку и падает на колени. — Я ведь тебя потерял, — в свете от подъездного фонаря, падающего на его лицо, блестят не пророненные слезы, — гораздо раньше, чем умерла Ксюша. И столько лет пускал себе пыль в глаза… — защипывает пальцами переносицу, сжимает челюсти и с надрывным вздохом расслабляет. — Прости меня, Варюша. Надеюсь, когда-нибудь сможешь. Прости, что видишь меня таким… Пьяным ничтожеством.