Ты его не знаешь
Шрифт:
В зале еще были поднятые руки, когда Торп с улыбкой сказал:
— Что ж, если больше вопросов нет… — И шагнул с возвышения.
Дама в желтом костюме ловко организовала очередь из желающих получить автограф.
Торп подписывал быстро, склонившись над столом, обменивался парой слов с каждым и с улыбкой пододвигал книгу. Очередь потихоньку двигалась, а у меня свело живот. Сколько раз за все эти годы я мечтала посмотреть ему в глаза, но что-то удерживало. Во-первых, я не была уверена, что не струшу в последний момент. А главное — какой смысл? Книга написана, ничего не исправишь. Что пользы — мне, родителям, Лиле — бередить рану? Теперь, однако, дело приняло
Подошла моя очередь. Не глядя на меня, Торп раскрыл книгу:
— Кому подписать?
Я промолчала.
— Мне надписать ваше имя или только расписаться? — с растущим нетерпением поинтересовался Торп и с застывшей над страницей ручкой поднял глаза.
Рот у него приоткрылся, но из горла не вырвалось ни звука. Торп отложил ручку и привстал было, но передумал и снова опустился на стул.
— Элли, я…
Впервые в жизни я видела, как Торп лишился дара речи.
— Привет.
— Привет, — еле слышно выдавил он с повлажневшими глазами.
Торп, которого я знала, никогда не позволил бы эмоциям настолько овладеть собой.
Он все-таки встал, распахнул руки и наклонился вперед. Сообразив, что он собирается меня обнять, я отшатнулась. Торп уронил руки, бросил взгляд на выстроившихся за мной нетерпеливых поклонниц и снова сел.
— Подумать только, это ты! Ужасно рад тебя видеть. — Он помолчал. — Надо же, ты совсем не изменилась.
Южный выговор практически испарился. На какой-то миг передо мной возник прежний Торп — тот, с которым я водила дружбу до того, как началась кошмарная история с книгой.
Дама в желтом костюме потянула Торпа за рукав:
— Мистер Торп, зал в нашем распоряжении только до часу.
— Да-да, конечно, — кивнул он, взяв себя в руки.
Он снова наклонился ко мне, словно хотел сказать что-то по секрету, хотя дама в желтом и вся очередь явно навострили уши.
— Слушай, я отсюда сразу в аэропорт — лечу в Нью-Йорк, но дня через два возвращаюсь. Позвони мне. — Он черкнул в книге номер. — Нет, лучше зайди. Нам надо столько наверстать.
Он уже строчил адрес.
— Приходи в любое время. Я серьезно…
Я подбирала слова для ответа, а дама в желтом, подхватив меня под локоток, уже тащила к выходу.
— Погодите. — Торп вышел из-за стола. — Поедем со мной в аэропорт. За обратную дорогу я заплачу.
Мне было не по себе рядом с ним в переполненном зале. А каково будет бок о бок в тесном такси?
— Мне надо на работу, — сказала я.
— Ты придешь ко мне?
— Не знаю.
— Придешь, — уверенным, окрепшим голосом заявил он. — Я возвращаюсь во вторник.
И вот я стою перед рестораном, в грохоте уличного движения, с последним шедевром Торпа в руках, а в душе — с теми же чувствами, что и много лет тому назад, когда он звал меня в тумане на берегу океана, только что объявив: он опубликует книгу, несмотря ни на что. И тогда, как и сейчас, последнее слово осталось за ним. Талант у Торпа такой — каждую свою историю, каждый разговор, в котором принимает участие, заканчивать на своих условиях.
Восемнадцать
«Каждое событие человеческой жизни, — повторял Торп, — имеет свою историю. Для каждого чувства, для каждой тайны, для каждой временной точки прошлого имеется свое повествование, цель которого — растолковать суть».
Само собой разумеется, есть своя
Историю кофе Генри рассказывал не за чашкой кофе, а за кружкой пива в «Клубе 500». Он был знатоком и ценителем высокой кухни, раз в год раскошеливался на обед в ресторане «Chez Panisse» [32] и при этом питал слабость к дешевым пивнушкам. Потом он признался, что визит в «Клуб 500» был своего рода испытанием.
— Если б ты стала фыркать на красные виниловые кабинки и бильярдный стол, — сказал Генри, — значит, ты не для меня.
Но меня слишком занимал сам Генри, чтобы обращать внимание на декор. При росте в 178 сантиметров он держался гораздо увереннее многих более высоких мужчин. У него были рыжеватые волосы, голубые как небо и такие же прозрачные глаза и молочно-белая кожа, которая на солнце моментально обгорала. Из-за добродушной, кривоватой улыбки Генри казался застенчивее, чем был на самом деле. Он редко надевал что-нибудь кроме джинсов и темных свитеров, но обувь подчас выбирал рискованную. В день нашего знакомства на нем была пара башмаков из чего-то глянцево-черного, смахивающего на конский волос. Он так их и назвал: «мои конские бутсы», а уж потом заверил, что при их изготовлении не пострадала ни одна лошадь. На людях Генри изъяснялся приятно звучным голосом, притягивавшим к нему внимание, а наедине со мной говорил так тихо, что приходилось переспрашивать.
32
«У Панисса» — один из лучших ресторанов Америки.
— История эта начинается в Абиссинии, в девятом веке, — говорил Генри. На столике между нами стояли два пива. Чтобы лучше слышать, я подалась вперед. — И начинается она с молодого козопаса по имени Кальди и его коз, которые однажды вечерком взбунтовались и отказались идти за пастухом домой. Их, видишь ли, крайне заинтересовала новая находка — дерево с темными блестящими листьями и красными ягодами. Кальди никогда еще не видал такого дерева. Битый час козы не могли оторваться от дерева — все ели, ели. Насилу Кальди уговорил их спуститься с горы.
Увлекшись, Генри принимался жестикулировать. Работа у него была чистая, бумажная, а ладони — грубые, мозолистые, как у какого-нибудь работяги. Позже я узнала, что он подрабатывал грузчиком — копил деньги на собственное дело.
— Козы не спали всю ночь, — продолжал Генри. — А на следующее утро, когда Кальди вновь привел их на горное пастбище, козы сразу бросились к тому самому дереву. Наш Кальди был любопытен как прародительница Ева, он тоже решил отведать ягод странного растения. И ощутил удивительную бодрость, почувствовал себя сильным и умным. Вернувшись домой, Кальди рассказал своим домашним и друзьям о том, что испытал. Недели через две дервиши соседнего монастыря обнаружили, что если жевать листья таинственного растения, то можно меньше спать и больше времени уделять истовому служению Богу.