Ты его не знаешь
Шрифт:
Все было переговорено, а ответов на свои вопросы я так и не получила. Стоило попытаться свернуть разговор на Питера Мак-Коннела, как Торп уходил в сторону и заводил речь о чем-нибудь другом. Мы обсудили его недавнюю поездку в Лиссабон, разгневанное письмо от его второй и теперь уже бывшей жены (той, что увековечена в книге «Во второй раз — просто чудо»), потолковали о ранней работе венгерского фотографа Мартина Мункачи, приобретенной Торпом за изрядную цену. Года два тому назад в сан-францисском Музее современного искусства мне довелось видеть лаконичные черно-белые фотографии Мункачи.
— А ты знаешь историю Мункачи? — поинтересовался Торп, поднимая свой бокал.
— Ему, кажется, принадлежат несколько канонических снимков Фреда Астера?
— Точно. Но интересно другое, то, что произошло прежде, чем он бежал от гитлеровцев и переселился в Нью-Йорк. В те времена никто о нем еще и слыхом не слыхивал. Однажды Мункачи прогуливался с камерой по улицам и наткнулся на драку. Он тотчас принялся снимать. Потасовка закончилась смертью одного из участников, а фотографии Мункачи использовали в суде для оправдания подсудимого. С этого и началась его карьера. Мне удалось заполучить один из снимков той самой потасовки. В следующем месяце ее доставят из будапештской галереи. А повешу я ее вот здесь, над камином.
Я вообразила себе изображение кровавого уличного побоища над каминной доской. Кто захочет изо дня в день любоваться картиной убийства?
— Повезло.
— Еще как! Видела бы ты, как я уламывал владельца галереи расстаться со снимком! Тот, знаешь ли, вознамерился продать его только венгру, и никому другому. А общался я с ним через переводчика, которому пообещал кругленькую сумму в качестве комиссионных. И уж он расстарался — убедил галерейщика, что в моих жилах течет кровь не чья-нибудь, а самих Габсбургов!
— Я не вас имела в виду, — бросила я.
— То есть как?
— «Повезло» я сказала про того человека, с которого сняли обвинение в убийстве.
— Ну да… конечно…
Было уже поздно, и я боялась, что так и уйду с пустыми руками. Я — «сова», всегда чую наступление нового дня, кожей ощущаю убегающие минуты. Самые добрые наши с Генри разговоры случались глубокой ночью. С восходом солнца людская близость испаряется; ночью человек незащищен и восприимчив, но это исчезает вместе с луной и звездами.
Торп взял нож и принялся резать свою пиццу на малюсенькие кусочки. А я и забыла его отвратительную привычку препарировать еду.
— Я хотела спросить вас кое о чем.
— И как это люди обходятся без замороженной еды? — покачал головой Торп. — Я бы без нее точно с голоду помер. Я тебе никогда не рассказывал, как однажды познакомился с самим Джо Куломбом, основателем «Трейдер Джо»? На благотворительном вечере в пользу оперного театра Лос-Анджелеса. Большой, знаешь ли, почитатель оперного искусства.
— Питер Мак-Коннел, — сказала я.
Торп подцепил на вилку артишок с пиццы и медленно жевал, не отрывая глаз от тарелки. Не знай я его как облупленного, решила бы, что он не расслышал.
— Гастрономов «Трейдер
— Это сделал Питер Мак-Коннел? — Я твердо решила не сдаваться.
Торп промокнул губы салфеткой.
— Книгу ты читала, с моей теорией знакома.
— Ваша теория меня нисколько не интересует. Я спрашиваю: он или не он?
— Строго между нами?
— Само собой, — кивнула я. — С кем мне откровенничать?
— У него была возможность. У него был мотив. Большинство косвенных улик указывали именно на него.
— Большинство?
— В делах, подобных этому, всегда остаются некоторые сомнения.
Я вылила ему остатки вина из бутылки и осторожно продолжила:
— А когда писали книгу, вы сомневались?
— У любого разумного человека в данных обстоятельствах будут какие-то сомнения. Это неизбежно.
— Но в книге вы даете понять, что это именно он.
Торп взял бокал.
— Так и есть.
— Но почему?
— Потому что, если бы преступление совершил кто-то другой, оно стало бы всего-навсего очередным убийством в полицейских сводках, годящимся разве что для заметки в газете. А вот если его совершил Мак-Коннел… О, тогда это совсем другая история. Юная, прелестная, талантливая девушка убита собственным женатым возлюбленным, который знает, что ему никогда не сравняться с ней в одаренности. — От выпитого голос слегка изменял ему. — Чтобы развеяться после тяжелого трудового дня, людям нужна какая-нибудь захватывающая история. Хочется почитать про что-нибудь такое, с чем в реальной жизни им никогда не повстречаться. Как только я наткнулся на Мак-Коннела, я сказал себе: вот герой, которого ты ищешь, который не давался тебе в прежних, безуспешных попытках написать роман.
— Но ведь ваша книга — не роман.
— И тем не менее я должен был мыслить как романист. Возьмись я за это дело как за элементарный журналистский опыт, я бы не ухватил самой сути истории.
— А что, если герой вашей книги не имеет ничего общего с реальным человеком? Что, если Мак-Коннел не делал этого?
— Такой возможности исключить нельзя.
— Вам плевать на то, что вы, быть может, сломали жизнь невинному человеку?
— Ну, назвать его невинным можно лишь с большой натяжкой. Давай на минуточку допустим, что он не убивал Лилы. Это ни в коей мере не снимает с него вины за внебрачную связь и за то, что он использовал твою сестру в своем честолюбивом желании доказать гипотезу Гольдбаха.
— Если книга претендует на документальность, люди рассчитывают на правду.
— Помнишь, что Оскар Уайльд написал в предисловии к «Портрету Дориана Грея»? «Нет книг нравственных или безнравственных. Есть книги хорошо написанные или плохо написанные». Моя, надеюсь, написана хорошо и занимательно. Все, чего я хотел, — это рассказать интересную историю. Чем глубже я погружался в материал, тем яснее мне становилось, что финал может быть одним-единственным. И как только это понял, писать стало до смешного легко.