Ты маньячка, я маньяк или А пес его знает
Шрифт:
— Ева лечилась у Лени? Вы в этом уверены?
— Абсолюно уверен.
— Давно?
— Лет пять, не меньше. Слышал, раньше она ходила в группу к Лагутину…
Евдокия его перебила:
— Правильно, я тоже в той группе была, но Лагутин считал Еву здорой. Он утверждал, что в той группе серьезно больна только я.
— И в чем заключалась ваша болезнь? — поинтересовался Кириллов.
Евдокия смущенно призналась:
— Я не такая как все.
— А в чем это заключается?
Краснея, она пожала плечами; Бродяга, сидящий у ног Евдокии, вдруг встал и слегка
«Хозяйка, ты на меня рассчитывай! Я наглецов не терплю!» — прочитал Кириллов в собачьих глазах и поспешно сказал:
— Если не хотите, Дуняша, не говорите. И простите меня за бестактность. Я не должен был этот вопрос задавать.
— Ну почему, — возразила она, — вы от меня ничего не скрыли, и я с вами поделюсь. Вся беда от моей родовой болезни. Меня и Боба отец наградил нехорошими генами. Он сам был здоров и потому не хотел понимать как нам плохо, когда он чрезмерно строг. Из-за его постоянных придирок болезнь наша вышла наружу, а ведь могла и не выйти, будь он поласковей.
— Но в чем? В чем заключается ваша болезнь?
Евдокия вздохнула:
— В том-то и дело, что заключается наша болезнь во всем. Просто в жизни. Мы не умеем терпеть поражений. Всякая мелочь для нас трагедия, которая обостряет болезнь. Вот пример. В детстве я разобрала машинку Боба, а собрать не смогла. Папа меня поругал, и я так расстроилась, что всю ночь не спала. Потом у меня пропал аппетит и приключилась икота. Все закончилось тем, что я ушла.
— Как — ушла? — опешил Кириллов.
— Очень просто, ушла из этого мира. Окружила себя стеной безразличия: молчала, переживая поражение и не замечая вокруг ничего. Мир исчез; я одна для себя осталась. Хуже всего было то, что с возрастом я все больше и больше стала бояться своих поражений и вот тогда-то они на меня и напали. В самый ответственный момент я начинала так бестолково себя вести, что окружающие просто смеялись. Приступы мои участились и в конце концов я поняла, что обречена на одиночество. Ведь сидя дома с книжкой в руках трудно вызвать насмешки сверстников.
Вдруг просветлев, Евдокия глянула на Кириллова и призналась:
— Вот и все, я вам рассказала. И вроде мне легче стало. Теперь если что, вы в курсе. Ой, — вдруг радостно удивилась она, — я только сейчас заметила, что приступа не было! Ни разу! Это же чудо!
— Чудо? — удивился Кириллов. — Откуда возьмется приступ? Кажется, я вас не обижал.
— Не обижали, но вы для меня чужой. В таких случаях я обычно теряюсь, делаю все не так, потом страдаю, ругаю себя, а потом происходит приступ: икаю, есть не хочу…
Он напомнил:
— Я наблюдал у вас отменнейший аппетит.
— Точно! И я ни разу не икнула! И вообще мне с вами так же просто и хорошо, как с грязным бездомным псом!
— С псом? — поразился Кириллов, соображая как поступить: разобидеться или пропустить мимо ушей.
Но Евдокия мгновенно ему пояснила:
— С тех пор, как вышла наружу болезнь, я только с бездомными псами человеком себя ощущаю.
— Почему?
— Не знаю. Возможно, раз они грязные и очень облезлые, то не будут замечать и моих недостатков.
Кириллов
— Вовсе нет. С бездомными псами вам хорошо потому, что вы можете смело им отдавать свою доброту. Вы считаете: «Им так плохо, что хуже не станет. Я, глупая недотепа, не смогу им уже навредить своей сердобольностью».
Евдокия с интересом на него посмотрела и зачарованно прошептала:
— Возможно вы правы. Породистых псов я не люблю.
— Дуняша, — воскликнул Кириллов. — Вы прелесть! Из-за своей болезни я чувствовал себя брошеным и одиноким, но теперь я спокоен. Теперь, когда и я тот грязный облезлый пес, который нуждается в помощи, я всецело могу на вас положиться. Меня вы не бросите и не предадите.
— Да, я вам помогу, хоть и очень боюсь мужчин.
— Я тоже женщин боюсь, но с вами все по-другому. Кстати, что плохого мужчины вам сделали? Почему вы их так боитесь?
Евдокия опять покраснела, но все же ответила:
— Потому что с ними и связаны все мои главные неприятности. Как только в поле зрения попадает симпатичный мужчина, я дура дурой. Наделав глупостей, обязательно его рассмешу, а сама получу стресс и заболею.
Кириллов искренне удивился:
— Да что же вы можете натворить? Я знаю вас больше суток и, уверяю, вы очень милы.
— Это все потому, что вы не с той стороны меня знаете. Впрочем, с того ужасного дня я не повторяла опытов общения с мужчинами. Может, поэтому и вышла замуж за Лагутина, что он не мужчина, а врач. Хотя, о чем я говорю! — поразилась она. — Если бы Лагутин на мне не женился, я умерла бы старой девой.
Кириллов выглядел заинтригованным.
— О каком дне вы говорите? — спросил он, стараясь не слишком обнаруживать своего интереса, но Евдокия заметила как ему любопытно и пояснила:
— Я говорю о том дне, когда окончательно стало известно, что я не такая как все.
— Пожалуйста, расскажите, — не выдержав, взмолился Кириллов.
— Хорошо, — согласилась она. — Мне было шестнадцать, мне понравился мальчик, я ему тоже понравилась, он назначил свидание, я пошла, — скороговоркой протараторила Евдокия и, горестно задохнувшись «Ох, мамочка!», призналась: — Вот тогда и началось самое страшное! Сначала сполз шиньон, нацепленый на меня однокласницей — я пришла в ужас и побледнела. Желая приободрить меня, он начала нежно перебирать мои пальцы. Это был просто кошмар: ногти, один за другим, оставались в его руках с моим маникюром. Я прокляла свою соседку, которая подбила меня их наростить. Он, заметив мое смятение, для разрядки обстановки сказал: «У тебя на ресницах пушинка». И снял пушинку вместе с ресницами. Честное слово, это был полный предел! — со слезами на глазах восклинула Евдокия. — Не выдержал даже он и, смущаясь, сказал: «Складывается впечатление, что тебе со мной плохо». Я, как дура, спросила: «Почему?» Он ответил: «Ты же сваливаешь со свидания по частям». Я заплакала, вскочила и убежала. Говорить ни с кем не могла и в ту же ночь началась икота. Дальше вы знаете. Меня еле спасли, я чуть не опустилась на самое дно своей бедной души. Говорят, что оттуда не возвращаются.