Ты – мое наказание
Шрифт:
До местного кладбища мы доходим довольно быстро, разумеется, в полном молчании.
– Настенька, скажи что-нибудь на прощание, – просит одна из рядом стоящих старушек. Настя откашливается и нехотя, но все же начинает свою речь.
– Мы прощаемся с очень хорошим человеком. Хотелось бы пожелать здоровья и успехов во всем, сча…, – девчонка замолкает, видимо осознав, что только что ляпнула. Я же какого-то черта подхватываю ее речь.
– Счастья и долгих лет жизни на том свете. Аминь.
– Аминь, – повторяет за мной девчонка,
Ну вот я и на пути к расположению к себе Настеньки. Правда, она совсем не выглядит благодарной. Смотрит на меня очень недобрым взглядом. Можно подумать, это я только что нес ахинею. Нет, дорогуша, я ее только подхватил.
– Вадим, вас как по батюшке величать? – пристает ко мне бабулька, настоявшая на том, чтобы Настя произнесла речь.
– Викторович.
– Ну, добре. Пойдемте на поминки. Там уже столы накрыты.
– Там это где?
– Так в хате Женькиной.
До дома покойного мы доходим довольно-таки быстро. Я, в отличие от Насти, не теряю ее из поля зрения.
– Проходьте, – доброжелательно произносит старушка.
– Стойте, тетя Маша, – неожиданно произносит позади стоящая Настя. – Вадиму Викторовичу лучше снять обувь, он вступил в коровью лепешку и вытер ботинки не до конца. Держите тапочки, – кажется, в них, судя по запаху, кто-то сдох. Вот тебе и Настенька.
– Спасибо. А чьи они, Настенька?
– Так Женины. Любимые, между прочим. В последнее время он их не носил. Ну, вы, наверное, знаете, ему же конечности отрезали, потому что стопы начали смердеть, – великолепно. – Ну там язва или шо-то такое. Ну вы же знаете. Одевайте, – напирает Настя, чуть ли не в нос пихая мне тапки. – Не стесняйтесь.
– Надену. Спасибо.
Настя не только чудная деревенщина, но, как и следовало ожидать, безграмотная. Ладно, главное, что без гэканья.
Каким-то чудом надеваю на себя смердящие тапки и перевожу взгляд на выжидающую девчонку.
– Удобные?
– Хороши. Надо прикупить себе такие же.
– Так забирайте. Женя был бы рад.
– Непременно заберу. Люблю грязно-розовый цвет.
– Хотите я вам еще какую-нибудь его обувь достану? – горю желанием. Теряю фору, ибо я совершенно не понимаю троллит ли меня малявка или в деревнях так принято. – Или что-нибудь еще на память о нем?
– Не стоит, Настенька. Тапок будет достаточно.
– Вспомнила, – вскрикивает девчонка, поднимая вверх указательный палец. – Гомогенизация!
Как там говорят, вся жизнь пронеслась перед глазами? Господи, помилуй меня грешного. Пусть мне это показалось.
– Что?
– Гомогенизация! – нет, я определенно впал в немилость Всевышнего. Не показалось. «Гэ» и еще раз «гэ». Такое звучное. От души. – В кроссворде был недавно вопрос, а я забыла, как называется процесс, при котором происходит измельчение и равномерное распределение компонентов внутри жидкой или полужидкой среды. И вдруг вспомнила. Гомогенизация!
– Гомо…Гена…Гитлер капут…
Глава 2
Глава 2
А
– Вы сказали Гитлер? – да за какие грехи мне досталось это гэкающее недоразумение?!
– Вам показалось, Настенька. Я сказал, что у вас очень красивый платок. Вам идет.
Опускаю взгляд на тапки. Что хуже? Заразиться грибком и еще какой-нибудь хворью, или пройти в носках по грязному полу? Пожалуй, первое.
Вот теперь меня не упускает из виду Настя, пристально наблюдает за тем, как я снимаю смердящие тапки.
– В них жарковато. Я лучше в носках.
– Это вы зря.
Почему зря, я понимаю спустя несколько шагов. Плевать, что белые носки станут черными. А вот то, что деревянный пол в комнате, вероятнее всего, именующейся гостиной, окажется липким, проигнорировать невозможно.
Я шага не могу ступить нормально. Здесь что, пол клеем обмазали?! Собравшиеся за длинным столом гости то и дело косятся на то, как я пытаюсь оторвать ноги от пола. Эвакуируйте меня уже кто-нибудь отсюда.
Наконец, усаживаюсь на хлипкую табуретку рядом с Настей. Ощущение, что я здесь в качестве экспоната. На меня пялятся все, кому не лень. В принципе, логично. Моя оплошность заключается в том, что я в белоснежной рубашке, пиджаке и брюках.
Мужик, явно пребывающий в алкогольном угаре не первый день, встает из-за стола и поднимает рюмку с наигранным «помянем Женьку». Скорби на лицах я не вижу ни у кого. Похоже, единственный повод здесь собраться – напиться и набить пузо. Хотя, у одной бабки появился еще один повод – пускать на меня слюни.
Все начинают уплетать за обе щеки еду, я же впадаю в откровенный ступор. А как расположить к себе деревенщину? И можно ли слепить из нее ту, которая будет соответствовать моему статусу. А самое главное, возможно ли вывести деревню из деревни, а если быть точнее, убрать из ее речи гэканье?
– Горошка? – тут же огорошивает меня, мать ее, Настенька.
– Что? – осторожно переспрашиваю я.
– Горошка наложить? – Святые угодники, за что мне такое счастье привалило? Наложили, так наложили счастья от души. – Ну, оливье. Салат.
– Накладывай, – обреченно произношу я.
В тарелку тут же плюхается ложка салата. Плюхается в прямом смысле, ибо салат плавает в майонезе. Теперь с загрязнённым от майонеза пиджаком я выгляжу определенно ближе к народу. Вторая ложка попадает в мою тарелку так же. Почему у меня такое чувство, словно моя, к несчастью, будущая фиктивная женушка делает это специально?
– А горяченького наложить? – лучше рот с мылом вымой. А еще предпочтительнее сотри из памяти «гэ».
– Положи.