Ты – мое наказание
Шрифт:
На моей тарелке сразу же появляются котлеты, плавающие в жиру, и гора отварного картофеля. Ну и вишенкой на торте становится нечто, напоминающее жареное сало. Ан нет, это еще не вишенка. Самый смак, когда Настя поливает картофель жиром.
А вас, поджелудочная и печень, я попрошу остаться. Невероятным усилием я заставляю себя отправить наваленное в тарелку в рот.
Я не знаю, как это объяснить, но жирное месиво на вкус очень даже неплохо. Однако, еда у меня все же застревает в горле, когда Настя берет руками кусок скумбрии, высвобождает его от костей
Ясное дело, о маникюре в деревне никто не заботится. Но большой и указательный палец в каких-то темных трещинках, про ногти и говорить не приходится. Даже если все пойдет по одному всем известному месту, надо забирать отсюда девку. Не хочет – заставим.
Одной скумбрией и луком дело не заканчивается. Гулять так гулять, а если точнее, вонять, так вонять. Следом идет бутерброд со шпротами и на закусь зубчик чеснока. Ан нет, три зубчика.
Надо налаживать контакт. Надо. Тянусь вслед за бутербродом и аналогично отправляю в рот чеснок и лук. Ядреный, аж слезы из глаз. Закусываю хлебом и в этот момент ощущаю на себе пристальный Настин взгляд.
– А у вас часто там застревает что-нибудь?
– Где там?
– Ну, в волосиках.
Мне кажется или она как бы случайно опустила взгляд на мой пах? Сейчас, благо, смотрит в лицо.
– У меня там ничего не застревает.
– Никогда-никогда?
– До этого дня никогда.
– Рыбой, наверное, воняет, да, если капнете? – кувалду мне. Да потяжелее.
– Нет. Не воняет.
– А крошки?
– Что крошки?
– Застревают в вашей бороде? – да твою ж мать. – Ну или как это зовется? Полуборода? Растительность?
– У меня ничего нигде не застревает.
– А чем ее моете?
– Пемолюксом, – не выдерживаю я и утыкаюсь взглядом в тарелку, продолжая нагружать печень и поджелудочную.
К похотливым взглядам антикварной тетки, по возрасту напоминающую мою покойную бабку, я уже привык. А вот то, что мой пах сейчас совершенно точно подвергается пристальному осмотру моей будущей супруги, нет. Чего тебе надобно там, Настенька? Не для тебя хозяйство выращено. Не выдерживаю и все же перевожу на нее взгляд.
– Что-то не так, Анастасия?
– У вас пожар в промежности.
– Что?
– Жук. Пожарник в простонародье.
Опускаю взгляд вниз. Не врет, зараза. По моим брюкам действительно ползет какая-то мерзость. Смахиваю тварь и придавливаю носком.
– Зря. Убить жука – накликать беду. Примета такая.
– Уже накликал, – Настей зовется. – Не страшно.
Собравшиеся продолжают гудеть за столом, постоянно опрокидывая в себя рюмки водки.
– Вадим Викторович, вы не хотели бы сказать несколько слов о Жене? – не унимается бабка, приставшая ко мне на кладбище. – Да и помянете, – пододвигает ко мне рюмку водки. Нехотя встаю из-за стола и беру рюмку. И с чего начать? На кой черт вообще сюда поперся? Импровизируй, Даровский.
– Женька был хорошим мужиком. Несмотря на болезнь, он не сломался, – от чего-то гул за столом
Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Нет. День. Хата. Фонарь скоро будет у меня под глазом, судя по тому, как зловеще на меня смотрит один из мужиков. А вместо аптеки подорожник. Смеркалось. Смердело, вашу мать. Какого черта здесь происходит?
Взгляд как-то сам падает на фотографию в глубине шкафа, перевязанную черной ленточкой. И на фото вовсе не старик. Женя – это баба, а не мужик, точнее бабка. Перевожу взгляд на Настю. Вот тебе и Настенька Павловна. Хотя, какая она Павловна? Падловна. Не иначе.
Вот тебе и простушка деревенщина. Уела, так уела. Причем намеренно. Ох, какое выражение лица сейчас у Падловны. Торжествующее. Она даже не пытается скрыть улыбку, неотрывно смотря мне в глаза.
– Вадим Викторович имел в виду, что в прошлой жизни баба Женя была хорошим мужиком без ног. Реинкарнация то се. Пусть земля ей будет пухом, – прискорбно сообщает Настя, опрокидывая в себя рюмку водки.
Чуть поморщившись, вылезает из-за стола, оставляя меня наедине со сворой не очень доброжелательных деревенских жителей. И только антикварная тетка с похотливыми взглядами остается благосклонна к моей скромной персоне, после провальной речи.
Мне удается выбраться из дома покойной через несколько минут после ухода Насти. Но этого хватает, чтобы упустить ее из поля зрения. Ни в ее доме, ни в огороде ее не оказывается.
Благодаря мимо проходящему пацану, мне удается узнать, что Падловну видели направляющуюся в сторону озера. Благо все в пешей доступности.
Преимущество в этом Богом забытом месте все же есть. Природа здесь и вправду поражает. И не только она. В бескрайнем, по ощущениям, озере мелкая зараза устраивает самый настоящий заплыв. Кладу на траву пиджак, усаживаюсь на землю и принимаюсь наблюдать за паршивкой.
Плавает она как истинная спортсменка. По мере приближения к берегу совершенно точно замечает меня. На лице ни капли страха или сожаления. Смелая соплячка или просто дура?
– Не забыли тапочки забрать на память о Жене, Вадим Викторович? – усмехаясь произносит мелочь, не торопясь выйти из воды.
– И зачем ты это сделала?
– Да ездют тут всякие нехорошие люди. Я подумала, вы один их них. Проучить хотела.
– Один из кого?
– Из тех, кто хочет здесь все срубить и построить какие-то комплексы.
– Значит, я похож на нехорошего человека, который хочет стереть с лица земли вашу деревню?
– Внешне вы похожи на маньяка.
– Ну, какой же я маньяк, Настенька?
– Сексуальный.
– Без лишней скромности, я сексуальный, но не маньяк. И ваша земля мне не нужна. Я не собираюсь здесь что-либо строить. Я приехал сюда исключительно для того, чтобы отдохнуть от городской суеты. Не считаешь, что должна передо мной, как минимум, извиниться?