Ты моей никогда не будешь…

Самойлов Давид Самойлович

Захотелось мудрым землянам

Захотелось мудрым землянамРаспрощаться с домом зеленым,Побродить по нездешним лонам,По иным морям-океанам.И откуда такое желанье?Почему со времен ДедалаРвутся в небо наши земляне,Неужели земли им мало?Но птенцы готовятся летомК их осенним большим перелетам.Так нас тянет к дальним планетам,К безначальным тянет высотам.Кличет осень из синих далей,Осыпаются листья клена…От великих наших печалейЗвезды манят нас с небосклона.Бурой, желтой, красной метельюЗакружились жухлые листья…От великих наших веселийМанят нас надзвездные выси.Журавли курлычут. По далямОплывают сосны, как свечи.И, раскрыв глаза, упадаем,Упадаем небу навстречу.1961

Вдохновенье

Жду,

как заваленный в забое,Что стих пробьется в жизнь мою.Бью в это темное, рябое,В слепое, в каменное бью.Прислушиваюсь: не слыхать ли,Что пробивается ко мне.Но это только капли, каплиСкользят по каменной стене.Жду, как заваленный в забое,Долблю железную руду,Не пробивается ль живоеНавстречу моему труду?..Жду исступленно и устало,Бью в камень медленно и зло…О, только бы оно пришло!О, только бы не опоздало!Сентябрь 1961

Дом-музей

Потомков ропот восхищенный,

Блаженной славы Парфенон!

Из старого поэта

…производит глубокое…

Из книги отзывов

Заходите, пожалуйста. ЭтоСтол поэта. Кушетка поэта.Книжный шкаф. Умывальник. Кровать.Это штора – окно прикрывать.Вот любимое кресло. ПокойныйБыл ценителем жизни спокойной.Это вот безымянный портрет.Здесь поэту четырнадцать лет.Почему-то он сделан брюнетом.(Все ученые спорят об этом.)Вот позднейший портрет – удалой.Он писал тогда оду «Долой»И был сослан за это в Калугу.Вот сюртук его с рваной полой —След дуэли. Пейзаж «Под скалой».Вот начало «Послания к другу».Вот письмо: «Припадаю к стопам…»Вот ответ: «Разрешаю вернуться…»Вот поэта любимое блюдце,А вот это любимый стакан.Завитушки и пробы пера.Варианты поэмы «Ура!»И гравюра: «Врученье медали».Повидали? Отправимся дале.Годы странствий. Венеция. Рим.Дневники. Замечанья. Тетрадки.Вот блестящий ответ на нападкиИ статья «Почему мы дурим».Вы устали? Уж скоро конец.Вот поэта лавровый венец —Им он был удостоен в Тулузе.Этот выцветший дагерротип —Лысый, старенький, в бархатной блузе —Был последним. Потом он погиб.Здесь он умер. На том канапе,Перед тем прошептал изреченьеНепонятное: «Хочется пе…»То ли песен? А то ли печенья?Кто узнает, чего он хотел,Этот старый поэт перед гробом!Смерть поэта – последний раздел.Не толпитесь перед гардеробом…Октябрь 1961

Если вычеркнуть войну

Если вычеркнуть войну,Что останется? Не густо.Небогатое искусствоБередить свою вину.Что еще? Самообман,Позже ставший формой страха.Мудрость, что своя рубахаБлиже к телу. И туман.Нет, не вычеркнуть войну,Ведь она для поколенья —Что-то вроде искупленьяЗа себя и за страну.Правота ее начал,Быт жестокий и спартанский,Как бы доблестью гражданскойНас невольно отмечал.Если спросят нас юнцы,Как мы жили, чем мы жили,Мы помалкиваем илиКажем раны и рубцы.Словно может нас спастиОт стыда и от досадыПравота одной десятой,Низость прочих девяти.Ведь из наших сорокаБыло лишь четыре года,Где нежданная свободаНам, как смерть, была сладка…Октябрь 1961

Дождь пришел в городские кварталы

Дождь пришел в городские кварталы,Мостовые блестят, как каналы,Отражаются в них огоньки,Светофоров цветные сигналыИ свободных такси светляки.Тихо радуюсь. Не оттого ли,Что любви, и надежды, и болиМне отведать сполна довелось,Что уже голова побелелаИ уже настоящее делоВ эти годы во мне началось.И когда, словно с бука лесного,Страсть слетает – шальная листва,Обнажается первооснова,Голый ствол твоего существа.Открывается графика ветокНа просторе осенних небес.И не надо случайных чудес —Однодневок иль однолеток.Эй, листва! Постарей, постарей!И с меня облетай поскорей!Октябрь 1961

Деревянный вагон

Спотыкался на стыках,Качался, дрожал.Я, бывало, на нарах вагонных лежал.Мне казалось – вагон не бежал, а стоял,А земля на какой-то скрипучей осиПоворачивалась мимо наших дверей,А над ней поворачивался небосвод,Солнце,

звезды, луна,Дни, года, времена…Мимо наших дверей пролетала война,А потом налетали на нас «мессера».Здесь не дом, а вагон,Не сестра – медсестра,И не братья, а – братцы,Спасите меня!И на волю огня не бросайте меня!И спасали меня,Не бросали меня.И звенели – ладонь о ладонь – буфера,И составПересчитывал каждый сустав.И скрипел и стоналДеревянный вагон.А в углу медсестра пришивала погон.А в России уже начиналась весна.По откосам бежали шальные ручьи.И летели недели, года, времена,Госпитальные койки, дороги, бои,И тревоги мои, и победы мои!1950-е – 1961

Бертольд Шварц

(Монолог)

Я, Шварц Бертольд, смиреннейший монах,Презрел людей за дьявольские нравы.Я изобрел пылинку, порох, прах,Ничтожный порошочек для забавы.Смеялась надо мной исподтишкаВся наша уважаемая братья:«Что может выдумать он, кроме порошка!Он порох выдумал! Нашел занятье!»Да, порох, прах, пылинку! Для шутих,Для фейерверков и для рассыпныхХвостов павлиньих. Вспыхивает – пых! —И роем, как с небесной наковальни,Слетают искры! О, как я люблюИскр воркованье, света ликованье!..Но то, что создал я для любованья,На пагубу похитил сатана.Да, искры полетели с наковален,Взревели, как быки, кузнечные меха.И оказалось, что от смеха до грехаНе шаг – полшага, два вершка, вершок.А я – клянусь спасеньем, Боже правый! —Я изобрел всего лишь для забавыСей порох, прах, ничтожный порошок!Я, Шварц Бертольд, смиреннейший монах,Вас спрашиваю: как мне жить на свете?Ведь я хотел, чтоб радовались дети.Но создал не на радость, а на страх!И порошочек мой в тугих стволахОбрел вдруг сатанинское дыханье…Я сотворил паденье крепостей,И смерть солдат, и храмов полыханье.Моя рука – гляди! – обожжена,О Господи, тебе, тебе во славу…Зачем дозволил ты, чтоб сатанаПохитил порох, детскую забаву!Неужто все, чего в тиши ночейПытливо достигает наше знанье,Есть разрушенье, а не созиданье,И все нас превращает в палачей?1961

Старик Державин

Рукоположения в поэтыМы не знали. И старик ДержавинНас не заметил, не благословил…В эту пору мы держалиОборону под деревней Лодвой.На земле холодной и болотнойС пулеметом я лежал своим.Это не для самооправданья:Мы в тот день ходили на заданьеИ потом в блиндаж залезли спать.А старик Державин, думая о смерти,Ночь не спал и бормотал: «Вот черти!Некому и лиру передать!»А ему советовали: «Некому?Лучше б передали лиру некоемуМалому способному. А эти,Может, все убиты наповал!»Но старик Державин вороватоРуки прятал в рукава халата,Только лиру не передавал.Он, старик, скучал, пасьянс раскладывал.Что-то молча про себя загадывал.(Все занятье – по его годам!)По ночам бродил в своей мурмолочке,Замерзал и бормотал: «Нет, сволочи!Пусть пылится лучше. Не отдам!»Был старик Державин льстец и скаред,И в чинах, но разумом велик.Знал, что лиры запросто не дарят.Вот какой Державин был старик!Июль 1962

Красная осень

Внезапно в зелень вкрался красный лист,Как будто сердце леса обнажилось,Готовое на муку и на риск.Внезапно в чаще вспыхнул красный куст,Как будто бы на нем расположилосьДве тысячи полураскрытых уст.Внезапно красным стал окрестный лесИ облако впитало красный отсвет.Светился праздник листьев и небесВ своем спокойном благородстве.И это был такой большой закат,Какого видеть мне не доводилось.Как будто вся земля переродилась —И я по ней шагаю наугад.1962

Наташа

Круглый двор с кринолинами клумб.Неожиданный клуб страстей и гостей, приезжающих цугом.И откуда-то с полуиспугом —Наташа,она,каблучками стуча,выбегает, выпархивает —к Анатолю, к Андрею —Бог знает к кому! —на асфальт, на проезд,под фасетные буркалы автомобилей,вылетает, выпархивает без усилийвсеми крыльямидевятнадцати лет —как цветок на паркет,как букет на подмостки, —в лоск асфальтаиз барского особняка,чуть испуганная,словно птица на волю —не к Андрею,Бог знает к кому —к Анатолю!..Дождь стучит в целлофанпистолетным свинцом…А она, не предвидя всего,что ей выпадет вскоре на долю,выбегаетс уже обреченным лицом.1962