Ты плоть, ты кровь моя
Шрифт:
Элдер поставил чашку на блюдце, и звон, хоть и совсем не громкий, прозвучал четко и ясно.
– Продолжайте, – сказал он.
– Ну, не знаю… Было в ней что-то такое… Вроде бы она с тобой во всем близка, откровенна, и вдруг… – Шиобан подняла обе руки, выставив ладони и растопырив пальцы.
– Да, некоторые именно так себя и ведут, – сказал Элдер. – Слишком закрытые.
– Точно.
– Значит, было что-то, что она ото всех скрывала?
– Думаю, да.
– Это было связано с ее семьей?
Шиобан резко сбросила ноги с кушетки, и кошка, подняв голову с подушки, посмотрела на нее укоризненно.
– Да,
– А почему, как вы думаете?
– Думаю, она немного не то чтобы стыдилась, скорее смущалась. Без всяких на то оснований. Она ж вовсе не в трущобах жила! И мама у нее была очень милая женщина. Обычная, простая, понимаете, но ничего такого, чтобы стыдиться. – Она засмеялась. – Все лучше, чем те мамаши, что целыми днями глушат джин с тоником, вроде как иначе они будут выглядеть несовременно, и вечно таскают тебя по всяким кинопробам и прослушиваниям.
– А как насчет отца Сьюзен? – спросил Элдер. – О нем у вас какое сложилось впечатление?
Шиобан отпила еще кофе, раздумывая.
– Трудно сказать. То есть он просто по большей части отсутствовал дома. На работе был, видимо, а когда появлялся, ну, все было нормально, мне кажется. Что еще о нем можно сказать? Думаю, он просто нас не замечал, вот и все.
– А как насчет Сьюзен? С ней он как?
Шиобан выпятила нижнюю губу.
– Да вполне нормально. Она, правда, в его присутствии становилась тихой, это я заметила. Ходила словно по стеклу, понимаете? Словно не хотела его разозлить.
– Разозлить?
– Я один раз слышала, как он на нее орал. Мы с Линси раньше времени к ним заявились, зашли за ней, чтоб вместе идти на драму, а он как раз в это время разорялся. Настоящий кошачий концерт! Аж на улице было слышно.
– А вы поняли, в чем было дело?
– Да так, один парень… Сьюзен в него, кажется, влюбилась. Так, урод недоделанный. Ничего удивительного, что ее папаша писал кипятком. Не то чтоб было о чем волноваться – у них там все кончилось, едва успев начаться. Он ее бросил, а потом были обычные слезы и сопли, но скоро она о нем и думать забыла. Вместо этого с нами развлекалась. Вот посмотрите…
Она вскочила на ноги, напугав кошку, и принесла фотоальбом, стоявший на полке.
– Думаю, вам понравится.
На первой фотографии красовался весь состав драматической студии на фоне школьного автобуса: Сьюзен Блэклок стояла крайней справа, на полшага от всех остальных. Восемь девушек и четыре парня; Пол Латам в мешковатом, когда-то белом костюме, в центре переднего ряда, улыбается. На большей части других фото – на фоне Королевского шекспировского театра в Стратфорде, на тротуаре возле Раунд-Хауса [24] – Сьюзен стояла рядом с Шиобан и темноволосой девушкой, видимо, Линси.
24
Раунд-Хаус – культурный центр в Лондоне, в районе Хампстед; в нем размещены библиотека, театральный зал, кинотеатр и картинная галерея.
– Ага, – подтвердила Шиобан, – это Линси.
Дальше шли фото всех троих: общие,
– Вы часто теперь видитесь? – спросил Элдер. – С Линси?
– Раньше было часто. Но с год назад она встретила одного парня, он с комическими монологами выступает, и уехала с ним в Канаду. В Торонто. – Она улыбнулась. – Не самый край света, но все-таки…
– Скучаете по ней?
– О да!
– А к ним туда не ездили? В гости?
Шиобан с сомнением посмотрела на него:
– Знаете, как это бывает? Вы считаете, что знаете человека очень хорошо, он для вас самый близкий, самый лучший друг, а потом он вдруг западет на какого-нибудь типа, который вроде как воплощает в себе все, что вы вдвоем раньше просто ненавидели. И вы задаетесь вопросом: как такое могло случиться? А потом, через некоторое время, начинаете думать, что, видимо, никогда и не знали этого человека как следует.
Она замолчала, и Элдер подумал, что она вот-вот заплачет. Воспоминание ее явно расстроило.
– Хотите еще кофе? Там еще осталось немного.
Пока ее не было, Элдер еще раз просмотрел фотоальбом. На одном фото, среднего плана, Сьюзен Блэклок смотрела прямо в объектив, серьезная, но в то же время улыбающаяся. Выглядела она просто прелестной, подумал Элдер, но именно на тот момент. Просто прелестной.
– Кто это снимал? – спросил он, когда Шиобан вернулась.
– Не помню. Может, и я… да кто угодно мог… Но видимо, это был мистер Латам.
– Почему вы так думаете?
– Ну, знаете, по тому, как она стоит. Словно он профессиональный фотограф, а не просто любитель, который щелкает очередной кадр.
– Он, значит, ей нравился, Латам?
– Конечно. Он нам всем нравился. Мы его обожали!
– Были в него влюблены?
Шиобан громко расхохоталась:
– Нет, конечно!
– Почему нет?
– Да просто не влюблялись, и все.
– Потому что он учитель?
– Да нет же, Господи! Линси и я тогда запали на Селви, он математику преподавал. Таскались за ним повсюду, совали ему записки в журнал, домой ему иногда звонили. Сидели допоздна рядышком и говорили о нем, обсуждали, что было бы, если бы… ну, сами понимаете. А горькая правда заключалась в том, что он все это время трахался с этой дылдой из младшего шестого. Все вылезло наружу, когда она забеременела и чуть не откинула копыта от передоза; пришлось ее откачивать, и у нее был выкидыш. Она теперь работает продавщицей в магазине фирмы «Маркс энд Спенсер», в Шеффилде. Я с ней иногда сталкиваюсь там, когда приезжаю домой.
– А что же этот Селви?
– Перешел в другую школу. Был замдиректора где-то в Дербишире, как я слышала. Теперь уж, наверное, стал школьным инспектором.
Элдер захлопнул альбом и прислонил его к спинке кушетки.
– Ну, если Пол Латам держался в рамках приличий, то почему же…
– …никто из нас в него не влюбился? Ну, прежде всего мы были совершенно уверены, что он голубой. Сами знаете, драма, театр, переодевания всякие… Размахивание руками, жесты разные… Напыщенность…
– А он не был?