Под вечер я вижу нередко:За ржавой решеткой сидит Нондорани – соседка, Одна в тоске,Как лодка у высохшей речки на жарком песке. Росла, подрастала, Невестою стала, И в доме тревога: когда ж наконец Найдется жених, – озабочен отец; Наверно, дела ее плохи,Когда, словно волны, над нею расходятся вздохи.Я в доме напротив, внизу, в пансионе считаю недели, В колледже экзамен столкнул еле-еле — Как лодку шестом… На жизнь зарабатывал тяжким трудом: На дню по два раза уроки давал, И поздно ложился, и рано вставал, А ел что придется и вполживота, Вконец опостылела мне нищета! Пороги колледжа я стал обивать, Просил, умолял их без платы принять,А думал когда-то полцарства и дочку раджи получить,Казалось, судьба мне хотела казну золотую вручитьИ тайную силу, с которой я перевернул бы весь свет, — Да нет! В заботы уйдя с головой, не угадывал я,Что в новой Бенгалии сила, надежда моя. Судьба иногда злую шутку играетИ в клетке для майны [49] павлина плясать заставляет,Ломаются перья о прутья, и стелется пух по железу — Какой же сухарь сочинил эту пьесу?На этой земле, где свободны леса, где грозы гремят в барабан, Куда ни посмотришь – обман, На что ни посмотришь – ограда И сердце не радо.Верчусь без работы, гляжу без улыбки, совсем я зачах, От зноя и голода еле держусь на ногах,Валюсь тяжело на топчан, проклиная в душе все и всех, Лежу на полу, а глаза устремляются вверх, И вижу в квадрате проема — Сидит Нондорани, смуглянка из ближнего дома. Как будто бы черная туча в полуденный зной Прохладно висит надо мной. А взгляд — Вечерний жасминовый сад. Безмолвная полночь, луна на ущербе, И темные воды в прибрежной пещере, И робкий ручей, Бегущий в долину из горных ключей,Она, словно птица, не слышит себя и не знает, Пока ее трель среди звезд замирает, И смотрит в глубокое небо глазами, Наполненными голубыми слезами.А помню: когда-то в тени под баньяном, как все деревенские дети,
Любил я играть на бамбуковой флейте, Об этом забыл я, но вдруг Однажды проснулся в душе моей сладостный звук. На время каникул разъехались все, у кого есть семья, Остался лишь я, Обычно я под вечер флейту забытую брал, И дул осторожно, и пальцами перебирал.И вижу вверху Нондорани, смуглянку из ближнего дома, В квадрате проема, В котором мерцает ночными слезами Душа ее – черная тайна под черными небесами… И грустно сидит Нондорани часами. И друг, приютившийся в темной каморке души, Беседует с нею в вечерней тиши. Вот так же и флейта – забвенье мое: хоть стены и толстые, но Едва заиграет – и настежь окно, Звучание песни простой Стирало преграду меж ею и мной, И в мире теней – лишь в стране ее звука — Два друга нашли и узнали друг друга,Немое рыданье и плач бессловесный, войдя в ее узкое горло, Раскрылись в мотиве – печально и гордо,Лишь в тихих мелодиях флейты могли мы судьбу облегчитьИ то получить, что возможно, – и то, что нельзя получить.
49
Майна – индийский говорящий скворец, которого часто приручают.
Праздник дедушки
Праздник твой – в лазурном небе, В поле, где цветы цветут,На ступенях, где в прохладе Плещется глубокий пруд.Праздник твой – средь тамариндов [50] , Там, где скрыты закрома,И в густой ветвистой чаще, Где и днем таится тьма.Праздник твой – в полях, где зреет Молодой, зеленый рис,На реке, где в светлой пляске Волны радостно сплелись.– Я же, дедушка твой старый, Темные очки наделИ запутан в паутине Мелких неотложных дел.В празднике моем пленяет Твой нарядный юный вид,В голосе твоем мой праздник Флейтой нежною звучит.Праздник мой по-молодому Светит блеском глаз твоих,В празднике твоем – мой праздник, Полон радостей живых.Осень праздник твой на лодке Привезла издалека,Шиули [51] цветы красивей, Чем роскошные шелка.Ночью, свежесть навевая, Ветер прилетел к нам вдруг,И привет от Гималаев Он принес тебе, как друг.Праздник твой встречает пышно Красочный осенний цвет,И на месяце ашшине [52] Чадор [53] праздничный надет.В комнате моей так шумно, Если ты туда войдешь,Все дела, счета и книги Вдруг охватывает дрожь.Обхвати рукой за шею, Крепче обними меня —И для дедушки настанет Праздник радостного дня.Кто тебе приносит праздник И за что? – Не знаю я.Ты приносишь деду праздник, В радости твоей – моя.
50
Тамаринд – вечнозеленое дерево с раскидистой кроной, принадлежащее к семейству бобовых.
51
Шиули (шефали) – кустарник с мелкими ароматными цветами, распускающимися ночью, а утром опадающими.
52
Ашшин – сентябрь – октябрь. Второй месяц осени, который считается в Индии лучшим временем года.
53
Чадор – плотный шарф, служащий накидкой.
Из книги «Малыш Бхоланатх» («Шишу Бхоланатх»)
1922
Малыш Бхоланатх
О Бхоланатх, о мой малыш! Когда кружишь В бездумной пляске и летишь,Воздев ручонки, ты, как смерч, проникший в дом:Все в нем вверх дном!Сокровища свои, беспечное дитя, Уничтожаешь ты, шутя,Творения свои в прах превращаешь сам,От всех игрушек – только пыль по сторонам… Не в этом ли закон твоей игры?Ни созиданию не знаешь ты цены,Ни разрушению – ведь для тебя они равны.Из ничего, дитя, ты можешь все создать,Чтоб все в ничто преобразить опять…Одежду в пыль втоптал, сорвав с себя, – она Порыву твоему тесна… В самозабвенной пляске нищ и наг,Сокровищ вечных ты сосуд, бессмертных благ —Ни пыль к тебе не пристает, ни нищета. Уныния и грусти суетаТобой развеяна, как тени поутру… Мой Бхоланатх, прими меня в игру! О, подари скорей Забвение всего душе моей!В игру ломания игрушек посвяти,Чтоб сокрушить я мог преграды на пути! Пусть с пляскою твоей безумной в лад Мои напевы зазвучат!
На одной ноге стоит она,Кроной выше всех вознесена. Кажется: еще одно усилье —И пальмира тучи просверлит,Унесется высоко, в зенит. Только как же обрести ей крылья?Широки округлые листы…Вот оно – свершение мечты. В самом деле, чем не крылья это?Вмиг расправит их над головой И покинет дом родимый свой.Улететь отныне нет запрета.Попросилась на простор душа,Листья мчат, качаясь и шурша, Или это чудится пальмире?Вот она взлетает в вышину,Миновала звезды и луну, Небо все бездоннее и шире.Но стихает ветер, и тотчасЛистья поникают, чуть шепчась, Снова у себя пальмира, дома.Все же мать-земля всего родней,Снова, как и прежде, дорог ей Этот уголок земли знакомый.
54
Пальмира – вееролистная пальма.
Воспоминанье
Я никогда не вспоминаю мать,И лишь порой, когда я выбегаюНа улицу – с мальчишками играть,Какая-то мелодия внезапноОвладевает мной, не знаю где родясь,И кажется мне, словно это мамаВошла ко мне, с моей игрой слилась.Она, качая колыбель мою,Быть может, эту песню напевала,Но все ушло, и мамы больше нет,И песни маминой не стало.Я никогда не вспоминаю мать.Но в месяце ашшин, средь зарослей жасминаКак только начинает рассветать,И влажен ветер, пахнущий цветами,И тихо плещется волна, —В моей душе встают воспоминанья,И мне является она.А верно, мама часто приносилаЦветы, чтоб вознести моления богам;Не оттого ль благоуханье мамыЯ слышу всякий раз, входя во храм?Я никогда не вспоминаю мать.Но, глядя из окошка спальнойНа мир, который взором не обнять,На синеву небес, я чувствую, что сноваВ мои глаза глядит онаВнимательным и нежным взглядом,Как в золотые времена,Когда, меня сажая на колени,Она смотрела мне в глаза.И взор ее тогда во мне запечатлелся,И от меня закрыл он небеса.
Раджа и его жена
Один раджа на свете жил…В тот день раджою я наказан был За то, что, не спросившись, в лесУшел, и там на дерево залез, И с высоты, совсем один,Смотрел, как пляшет голубой павлин. Но подо мною треснул вдругСучок, и мы упали – я и сук. Потом я взаперти сидел,Своих любимых пирожков не ел, В саду раджи плодов не рвал,Увы, на празднике не побывал… Кто наказал меня, скажи?Кто скрыт под именем того раджи? А у раджи жена была —Добра, красива, честь ей и хвала… Во всем я слушался ее…Узнав про наказание мое, Она взглянула на меня,Потом, печально голову склоня, Ушла поспешно в свой покойИ дверь закрыла крепко за собой. Весь день не ела, не пила,Сама на праздник тоже не пошла… Но кара кончилась моя —И в чьих объятьях оказался я? Кто целовал меня в слезах,Качал, как маленького, на руках? Кто это был? Скажи! Скажи!Ну, как зовут жену того раджи?
Подошла к восточным вратам небес первая туча поры дождей,Забарабанила в барабаны грома. Поэт, отзовешься ли ейВ новых строфах своих, в песнях радостных, славящих дождь?Это Кришны качели, качаясь, касаются зелени рощ.Речь твоя год за годом, с качанием мерным в ладу,В пляске молний лилась, отчего ж она в этом годуВ скорбной вдовьей одежде, распростерта во прахе, лежит?Осень в месяц ашшин, разодетая празднично, как надлежит,Взяв корзину цветов, вновь во дворик твой тихо войдет;Светлым знаком избрания, лунным лучом, она из году в годОтмечала чело твое. Значит, что же, придется теперьЕй опять и опять отворять в опустевшую комнату дверьИ с охапки цветов отряхать, рассыпать лепестки у дверей,Чтоб лежали замолкнувшей песней. Знаю, всею душою своейТы любил этот мир красоты, ты им жил и дышал,День за днем ожерельями песен вечно новых его украшал.Лжи, греху и насилию посылал ты проклятья свои,Ты сражался с жестокостью подлой во имя любви,И тогда стрелам огненным Арджуны [56] становились подобны слова.Ты за правду борец беспощадный, вся сущность твоя такова.Твердый, любящий, нежный, на вину Сарасвати тыНатянул золотую струну не сравнимой ни с чем чистоты,И отныне на праздниках твой напев то печален и глух,То звучанием сладким обольщает и радует слух.По селеньям Бенгалии пляска ливней веселых идет,Землю переполняя вечной радостью из году в год.Ты раскрасил причудливым альпона [57] стены домов,В переливы кукушки, в павлиний пронзительный зовТы вложил свою музыку. В рощах цветущих, в листвеТы оставил волну своей радости. Беспокойные, юные, те,Кто во тьме непроглядной спали тягостным сном взаперти,Выйдут с первым лучом, не страшась испытаний пути.Ты в походе за новую жизнь с ними будешь, поэт,Ты для них, этих путников, бодрствовал множество лет,Ты сплетал им победный венок, гневных песен накапливал груз,Ты с грядущим столетием заключил неразрывный союз.Узел прочно завязан, сознаньем твоим утвержден,Друг мой, правды служитель. Тот, кто нынче еще не рожден,Кто не видел тебя, кто не знает лица твоего,Тот, кому ты себя подарил в зыбком облике песни, — останешься ты для негоТолько песнею, вечно звучащей… Ну, а кто тебя видел, кто знал,Где отыщет он то, что на веки веков потерял?Где отыщет он успокоенье? В дни встречи друзейВновь и вновь наполнял ты мне чашу душою своей,Лаской, песней, любовью: радость брал и дарил. Друг мой, друг!Не придешь ты сегодня в круг друзей своих. Вижу, как вдругТень печального воспоминанья повеет крылом,Шутки, смех, разговоры погасит за дружеским нашим столом.Темный
сумрак печали неоглядную даль заволок.Одиноко сижу я над бездной, где пенится смерти поток.Вопрошаю тебя – спала с глаз твоих пелена?Что прекраснее в мире, чем сладостная тишинаРайских кущ? На пороге зари, где сегодня корзина твоя,Что наполнил ты новым звучаньем во славу идущего дня?Не смолкает в ушах эта песня. Напев ее слитС нежным светом зари. Песня радость сквозь слезы сулит.В этой песне чудесной боль конца неизбежного есть,И предчувствие света, и рожденья счастливая весть,В ней печаль о забвенье в разлуке, надежды и скорби борьба,В звуках мощных и грозных – о встрече грядущей мольба.Кормчий того парома, что перевез тебя,Встречался мне не однажды. С ним часто виделся яВ мокрых тенях ашарха – месяца длинных дождей, [58]Он будил меня песней; болью откликался в душе моейЗов дороги неведомой, – солнца заходящего край золотойПодавал мне свой знак. Мне снова нынче встретился кормчий твойПасмурным днем, дождливым. Он принес твой последний привет,Послание ароматное – кадамбы опавший цвет.Ответ свой собственноручно доставлю тебе потом,Когда в урочное время взойду на тот же паром.Не знаю – светлой ли ночью, когда шиули отцветет,На рассвете ли, когда ветер, дуя с юга, деревья гнет,Когда будят его порывы дремлющих птиц в саду.Может, в день цветенья жасмина я из этой жизни уйду.Может, будут во мраке трещать сверчки или шуметь приливНеспокойною полночью. Может, туман сгустится, землю укрывНа закате холодном. В эту жизнь я пришел много раньше тебя.Я по жизни шагал дорогой своей, то радуясь, то скорбя.Ты почтительно шел позади, молодой, налегке,Свободный душою, с послушною флейтой в руке.Шел с венком на челе – подарком богини самой.Ты сегодня ушел, не дождавшись меня, мир покинул земной.Все покровы прорвал ты, ушел в вышину, в глубину,Ты земным был поэтом – стал вечным в минуту одну.Поглощен ты душою вселенной, где торжественная звучитБесконечности вина. Поток ее музыку мчит.Все планеты, все звезды наводняет своей красотой.Там ты, старший мой брат. Если нам суждено за чертойПовстречаться с тобой, познакомимся заново. Как?В обличье каком? Все равно, хоть какой-нибудь знакСохранит хоть какой-нибудь дальний души уголок —Эту память о прахе земных бесконечных дорог,С их страданьями, счастьем, надеждами, страхом, стыдом.В дни земные твои на лице твоем, добром, простом,Отсвет правды сиял. С милой скромной улыбкой твоей,Со спокойной свободою речи негромкой твоей —Верю, в этом же облике встречу тебя у дверейНезнакомого мира иного. Как радовался бы я!Да не будет напрасною эта надежда моя!
Послушай, послушай, о птица бокуловой чащи,Ужель разглядеть ты не можешь мой лик настоящий? Ведь я не начетчик и не стихотворец лукавый, Презрел я причины своих унижений и славы… Ты видела, верно, души моей путь величавый И взгляд мой летящий.Нашла ли черты, что навек породнить нас должны? Ответь мне как другу, дитя голубой вышины.Послушай, послушай, о птица бокуловой чащи,Минувшие встречи припомнишь ли в миг предстоящий? Младенцем обычным я в мир появился сначала, Но солнце меня на коленях в ту пору качало, И чампак цветущий струил мне навстречу, бывало, Свой запах манящий.Тогда, веселясь, по беспечного чувства ручью Пускал я простую счастливую песню свою.Послушай, послушай, о птица бокуловой чащи,Забудешь ли ты, что стою пред тобою – молящий? Я чист был душою, не ведал я мыслей неправых, И ночи и дни проводил в бесконечных забавах; Был баловнем неба, возлюбленным звезд златоглавых, Ленивец пропащий;Но песни, звучащие в жилах весенней земли, Покой унося, по душе моей в пляске прошли.Послушай, послушай, о птица бокуловой чащи,От всех я ушел, где же голос, в разлуке скорбящий? Тоскуют ли реки, бегущие вдаль торопливо? Тоскуют ли тучные тучи порою дождливой?Не ждет ли хоть кто-нибудь встречи со мной терпеливо? Грущу я все чаще…Неужто при мысли, что прежнего мальчика нет, Потоками слезы не хлынут ушедшему вслед?Послушай, послушай, о птица бокуловой чащи,Неужто меня не окликнет твой голос звенящий? Ведь дни ликованья еще не идут стороною, Ведь я еще полон веселою силой земною — Пропой же сегодня последнюю песню со мною, О друг мой молчащий! Взгляни на меня, ощути, что душа в нас одна Пред вечной разлукой, которая предрешена.Послушай, послушай, о птица бокуловой чащи,Неужто не узнан тобой к переправе спешащий? Для берега нового я снарядился заране, Туда перевозят паромами воспоминаний, Налей, виночерпица, в чашу последних желаний Напев веселящий.Ничем я не стал, лишь твоим песнопеньям я друг. Пусть вечная ночь свой покой простирает вокруг.Послушай, послушай, о птица бокуловой чащи,Ты знак отрешенья поставишь на лоб мой горящий, — В безвестность уйти без личины имею я право, Пускай разобьет свой венец ослепительный слава, Я сбросить хочу повседневности ржавой Панцирь теснящий.Веди меня в дали по пыли незримых дорог, Чтоб, путь завершив, с безымянными слиться я мог.Послушай, послушай, о птица бокуловой чащи,Когда я уйду, мир не станет ни горше, ни слаще, — Я просто осыплюсь цветком в предвечернюю пору, Погасну звездою, что днем не является взору, Умчусь ветерком, подчиняясь судьбы приговору, Из рощи шумящей,В мерцающем золоте сумерек тихо солью С шуршанием листьев бамбуковых душу свою.
Солнце
Туч угрюмое скопленье, все в слезах, порою мглистой, Меч подъемля, рассеки,Воссияй, о солнце, ярче! Пусть твой лотос золотистый Раскрывает лепестки.Ты гремишь на звонкой вине, ты кудрями засверкало;В сердце лотоса укрыто то священное начало, Что вселенной жизнь дало.Чуть родился я, о солнце, ты, я знаю, отмечало Мне лобзанием чело.И твое лобзанье душу мне наполнило до края Всесжигающим огнем.Пусть твой скорбный лад раздастся, бесконечно возникая В песнопении моем.Пробужденная лобзаньем, закипела кровь смятенно,Песнь безумная куда-то поплыла самозабвенно, Исступленно поплыла,И душа моя рыдала тяжело, неизреченно — Боль насквозь ее прожгла.Там души моей подобье, где костры твои зардели, Им отвесил я поклон.На брегах незнанья слышен звук божественной свирели — Ею сумрак побежден;И душа свирелью стала, начинает песня литься,Расцвели жасмины в рощах, водопад ревет-ярится, Блещут сполохи сквозь тьму,И с напевами свирели необорная струится Жизнь по телу моему.Жизнь моя – твоей частица, и плывет ладья мелодий По стремнинам бытия.Улыбаясь, ты решило, что в объятия природе Попадет моя ладья.И душа в лучах ашшина бьется, радуясь плененью,Как на шефали росинки, где дрожат, сливаясь с тенью, Пятна солнечных лучей;И лучи твои на волнах пляшут, пляшут, к изумленью Очарованных очей.Из сокровищницы света ты мне дар приносишь чудный — Кто красу его поймет?Что мое воображенье и души тайник подспудный Свяжет узами тенет?Создадут твои посланцы вязь волшебную узора.Только альпона рисунок на земле сотрется скоро, Станет гол вселенной дом —Столь же быстро да промчатся смех и слезы, скорбь и ссора, Я не буду им рабом.Пусть они соединятся с наступлением срабона Под завесой дождевой,В плеске листьев, в треске камня, в бубенцах сребристых звона Легкой влаги ключевой,В пляске бешеной бойшакха, опьяненного грозою,В час, когда веселый Васант [59] с нами делится казною, Будто здесь он навсегда, —А потом за окоемом все, что нам дано весною, Исчезает без следа.Солнце, солнце, в день осенний жизнь даешь ты переливам На свирели золотой.Мир взволнован смехом, плачем, всем угрюмым, всем счастливым, Ярким светом и росой.Песнь моя куда стремится, как отшельница босая,Обуянная мечтою, отрешенно отвергая Все, что в силах дать земля?Не к тебе ль она явилась, беззащитно заклиная, Света яркого моля?Песнь мою прими скорее, отвори врата чертога, Я молю – внемли же мне!Ей даруй покой блаженный, да сгорит ее тревога В очищающем огне.Прочерти пробор вечерний алой краскою закатаИ поставь алмазный тилак [60] песне, спетой мной когда-то, На задумчивом челе;Пусть сольется вечер с гимном океанского раската В надвигающейся мгле.
59
Васант – бог весны, спутник бога любви Камадевы.
60
Тилак (тика) – пятнышко, обычно красного цвета, которое наносится на лоб для украшения. Иногда это кастовый знак.
Чьи-то шаги
Как сердце оленье в чаще лесной, К которому страх прикоснулся рукой,В глухую пору ночную, Когда темнота сгустилась вокруг, Ложе мое дрогнуло вдруг. Теперь до зари не усну я. Чьи-то шаги… Чьи шаги в тишине Послышались мне? Иль то из незримого мира планетСудьба моя с вестью спешит по дороге, во тьме отыскав мой след? Чьи-то шаги… Чьи шаги в тишине?Кто этот путник, что чудится мне? В страхе земля… Не Жестокий ли тот, Тот Отрешенный – из дальнего края, За собою дорогу стирая, День изо дня идет?А может быть, вечное бродит дитя, Что от всего отказаться готово, Бросает в стремнину потока шального Сломанные игрушки, шутя? Волю тайным мечтам давая, Узы сна моего разрывая, К беде ли зовет, к добру?Хочет, быть может, вовлечь меня в разрушительную игру? Пусть же так будет, пусть! Я не боюсь, не боюсь!Так играл я не раз. – Все новое, знаю, Строят, старое разбивая, Путь потеряв, открывают неведомый, Беды нам только кажутся бедами. Знаю – из разорванных пут, Шутя, для качелей веревки плетут. Сколько блаженных минут дает К небесам стремительный взлет! В памяти стольких тысячелетий Втайне богатства копятся эти! Чьи-то шаги… Чьи шаги в тишине? Слышатся мне Опять и опять? Не в моей ли груди раздаются? – Как знать! Не доносятся ли с берегов океана смерти? Узнаю их зов по какой примете? Ужель мне уйти, разорвав оковы, В край, которому нет названия? О, кто ты, скажи, пришелец суровый, С берегов расставания? Не выбрать ли все ж по течению путь? В разлуке страдающий, другом будь, Поведай душе, открой — В какую игру меня хочешь втянуть Тревожной ночной порой? Меня покидаешь ты вновь и вновь, К празднику-встрече напиток готовь. Чем нальешь чашу жизни пустую? Когда шествуют звезды на сбор светил,Путем заката, что еще не остыл, На высь поднимаясь крутую, Следом за ними дорогой тойОн уходит, все узы порвав за собой (Каким, как узнать, движеньем?), Разве шагов приближенье Слышит он, разве сквозь тьмуТот, кто остался за горизонтом, обращается и к нему? Чьи-то шаги… Чьи шаги в тишине На исходе дня В груди у меняЗвучат, возникнув в ночной глубине?