Ты помнишь, товарищ… Воспоминания о Михаиле Светлове

Либединская Лидия Борисовна

В другой раз, значительно позже, он сформулировал эту мысль:

– Романтика – это когда человек стоит на земле, но поднимается на цыпочки, чтобы дальше и выше видеть. Беда, если он оторвется от земли, тогда он пропал. Никакой настоящей романтики не будет.

Мне кажется, что мысль эта подтверждается всем творчеством Светлова.

Вспомните строчки:

…Мир полон ворожбы. Возьмем лукошки, милая, и вместе Пойдем по чудеса, как по грибы…

Не за Синей птицей, а «как по грибы». Но не за покупками

в магазин, не по воду, а «по чудеса».

В драматургии Светлова – озорство и лиризм. Великое мужество и нежность. Сейчас много спорят о герое и героическом в театре, в литературе. Светлов, мне кажется, впрямую об этом нигде не высказывался. Но всю жизнь воевал он с ложной романтикой, с ложным пафосом.

В пьесе «Двадцать лет спустя» большевик Семен, обращаясь к комсомольцам, говорит:

– Мужество – это не только красиво. Мужество – это еще очень тяжелая кладь, которую надо терпеливо носить изо дня в день.

* * *

Возвращаюсь к встречам со Светловым. То затевалась новая пьеса, которая в большинстве случаев не осуществлялась, то начиналась игра в слова, то я провоцировал его на стихи, иногда пустяковые, а иногда блестящие эпиграммы и экспромты. Он очень любил получать задания и удивлять всех быстрым и остроумным исполнением.

В конце тридцатых годов у Светлова вышла очередная книга стихов, тоненькая, в зеленой обложке. Как раз в эти дни у меня родился сын. Светлов тоже со дня на день ожидал рождение ребенка. Помню, как он недолго ходил по комнате, а потом написал на книжке:

Ты в высшей степени умен, Твой ум успел остепениться. Я буду жить, как ты, Семен, Пора и мне осемениться.

Он часто сочинял строки и строфы, которые должны были стать началом стихотворения, но так и не получили продолжения и осуществления.

Вот некоторые из них:

Годы юности, давние вести… Жить в тайге бы, ласкать медвежат. Две звезды, как изюминки в тесте, Над голодным мальчишкой висят. Вот пришла несчастливая осень, Неродившее поле лежит. Одинокий, один среди сосен Председатель колхоза грустит…

Однажды мой сын, страстный поклонник Светлова и сам пишущий стихи, показал Михаилу Аркадьевичу свое стихотворение. Вот оно:

Птица, ты откуда прилетела, Из каких заоблачных палат? Ты свое израненное тело Обронила камнем на асфальт. На глазах взволнованного люда Пронеслась, как огненный Гастелло. Объясни мне, птица, ты откуда? Что ты в жизни сделать не успела? Но не скажет птица, только бьется, Не взлететь и взгляда не поднять, Может быть, и мне, как ей, придется На асфальте голом умирать? Этой ночью, выстрелом

разбужен, Я шептал в коротком полусне: «Я умру, когда не буду нужен Человеку, птице и весне!»

Михаил Аркадьевич стал разбирать это стихотворение. И вдруг, устав, сказал:

– Дай я сейчас это напишу. Напишу на твою тему. Смотри!

Я труслив. Я даже сплю несмело. Время тянется, и ночь течет. Птица, ты откуда прилетела? Из каких заоблачных высот? Ты скажи мне – ястребом была ты Или только тихим воробьем? Я мечтал с рожденья быть крылатым, А летать мне трудно, так живем! Было лето, а бушует вьюга, И поверьте, я совсем не рад Видеть умирающего друга, Видеть птицы помутневший взгляд. Вот какого счастья я хочу: Я не существую, я лечу!

Говорят, что Светлов очень узнаваем в своей поэзии. И это, вероятно, хорошо: свой почерк. Но Светлов и очень разнообразен. Сравните «Гренаду», «Провод», «Артист», стихи последних лет – «Моя поэзия», «Бессмертье», «Басня», «Цветы», «Веселая песня», «Ямщик».

В каждом стихотворении маленькое открытие, и все они разные. А там, где многое похоже и очень узнаваемо, там вступает в права некий светловский штамп. Мне думается, что его вечный поиск происходил от желания избежать этого штампа, не повторяться, удивлять новым.

Из «школы» Светлова вышло много прекрасных поэтов. Не подражателей, а черпающих из родника, им открытого. Ярослав Смеляков, который сам часто говорит об этом. Сергей Смирнов, называющий себя крестником Светлова. Марк Соболь-прямой последователь Светлова в поэзии и драматургии. Они не похожи на Светлова и не похожи друг на друга,- а источник один.

В искусстве театра, впрочем, как и в жизни, есть такое понятие: быть или казаться. На сцене всегда надо быть персонажем, которого ты играешь, а не казаться им. Не изображать его, не притворяться им. «Я-образ». В этом подлинное перевоплощение. Художнику, поэту всегда надлежит – быть… «И должен ни единой долькой не отступаться от лица…» – говорит Борис Пастернак.

Верно сказал Марк Соболь: никогда не было двух Светловых. Он был всегда одинаков – ив кабинете высокого начальства, и в случайной беседе с уборщицей театра. Только с уборщицей он бывал ласковее.

Светлов обожал делать подарки, удивлять, радовать подарками. Брал с собой- будто на прогулку – малознакомую и малооплачиваемую работницу театра и заходил с ней в магазин. Покупал ей платье или туфли. Скрывал это. Он вовсе не был добреньким, как это некоторым казалось. Не раз видел я его гневным.

Мы ездили с Михаилом Аркадьевичем по Алтаю. В одном из целинных совхозов утром зашли в столовую позавтракать. Народу почти нет, все уже на работе. И только у раздаточного окошка бушует молодой здоровенный парень. То ли на кухне не было того, что он требовал, то ли еще что-то его рассердило, но, войдя в столовую, мы услышали, как он нагло, мерзко хамит официантке. И вдруг тщедушный Светлов срывается с места, подбегает к верзиле и кричит:

– Что вы хамите? Советская власть сильнее вас!