Ты теперь мой враг
Шрифт:
— Ты вчера ему документы передал… Он должен был их подписать?
— Бумаги — это то, что мне удалось нарыть на предыдущих умельцев, которые Юдину дорогу пытались перейти. Это должно было убедить твоего парня передумать.
Бронский буквально выплевывает эту фразу.
— А он…
— Не передумал, по всей видимости.
Демид теперь наклоняется:
— Его проект так и висит в заявленных. Он доиграется, Лика.
— Но Глеб заявил, что меня не тронут, и Юдин отпустил меня…
— Юдин не отпускает, пока не добьётся своего.
Демид
— Просто съехать от Глеба теперь мало, — прибивает Бронский к месту одним взглядом. И теперь понимаю, что он в курсе того, что от Астахова я ушла, но кажется, в сам разрыв не верит, считая, что мы играем на публику. — Он лишь выиграл немного времени, но это не значит, что его снова не прижмут.
Бронский приближается на опасное расстояние:
— Через тебя.
Демид нарушает все мои границы, эта близость меня добивает, и я опускаю голову, невольно переводя взгляд на его губы, лишь ненадолго задерживаюсь на них, скольжу взглядом ниже: шея, воротник, что угодно, только бы не встречаться сейчас с Бронским взглядом. Только бы он не понял, какие чувства до сих пор во мне вызывает. Утыкаюсь глазами в карман на пиджаке, очень надеюсь, что Демид не заметил, куда я смотрела.
Пытаюсь отвлечь себя мыслями о происходящем. Я верю Бронскому. Но он не всё мне говорит, что совсем неудивительно. Он и не обязан.
Только в голове всё равно не сходится пазл, и внутри саднит от одной мысли, что Демид со всем этим связан. Более того, принимает самое непосредственное участие, он в курсе всего, но не только не способствует тому, чтобы Мирослав остановился, но и кажется, сам видит только один исход — устранение Астахова со своего пути, с пути Юдина. Впрочем, я давно поняла, что далеко не всё знала о его деятельности.
А ещё отчетливо понимаю — в Бронском по-прежнему живет ненависть. Ко мне, к Глебу. К нам. Я это вижу в каждом жесте. Только не могу провести границу: его предупреждения — это угрозы или предостережения? Если он в самом деле пытается меня защитить, то почему возникает ощущение, что это желание не сильнее мысли поквитаться с Астаховым.
Перевожу дыхание и вновь поднимаю взгляд, смотрю в упор.
— Я съехала от Глеба не из-за Юдина.
Я не знаю, верит ли мне Демид, и имеет ли это значение. Он не выдает ни единой эмоции по этому поводу, и сердце снова сжимается. Бронский действительно игнорирует моё негласное объяснение. Словно отвергает, как и наше прошлое.
С чего я взяла, что ему не безразлична причина?
— Ты к Оксане? — спрашивает он, буквально оглушая меня именем той, к которой я ревную его и без упоминаний. Голос становится мягче, и я отчаянно не хочу верить в то, что её имя для него уже особенное. Запрещаю себе любые мысли в этом направлении и коротко отвечаю:
— Да.
Я малодушно умалчиваю о том, что ночевать у
Это низко, но я вряд ли буду винить себя за это.
Мы молчим, выдерживаю его взгляд даже когда он сам опускает его на мои губы и вновь поднимает. Сердце снова принимается колотиться, такими темпами до полной остановки недалеко, а пока что возникает ощущение, что всего жалкое мгновение до сумасшествия.
Вот сейчас, он отбросит все условности и сорвётся, заключая меня в объятия. Зароется одной рукой в мои волосы, другой прижмет к себе так крепко, что закружится голова. И поцелует. Жадно, настойчиво, как раньше, как до нашего разрыва. Как совсем недавно, у его порога.
Но он этого не делает.
— Спокойной ночи, Лика, — произносит вместо этого довольно сухо. И сам делает шаг назад, так же глядя в глаза.
А я вдруг понимаю, что во время разговора упустила кое-что очень важное.
Демид пользуется паузой, разворачивается, чтобы уйти и даже делает два шага, оставляя мне лишь дерзкий аромат своего парфюма, но я не могу не задать возникший вопрос:
— Почему ты спросил про Чертаково?
По пустынной улице от моего голоса прокатывается эхо. Демид замирает, а потом медленно оборачивается. Ловлю мрачный взгляд и хмурюсь — в груди всё сжимается от плохого предчувствия.
— Ваш дом сгорел.
— Ч… что?
Широко распахиваю глаза от этой новости, здесь дело не только в последствиях. Есть кое-что ещё. Возникает совершенно нелепая ассоциация, вот только пока что не могу оформить её в конкретную мысль.
— Но… что… как? — пытаюсь подобрать слова, но ничего не выходит. — Откуда ты знаешь?
Он прищуривается и чуть наклоняет голову. Смотрит настороженно:
— Ты действительно не в курсе? — не отвечает на вопрос.
Растерянно качаю головой:
— Нет.
Демид внезапно оказывается рядом, он берёт меня за плечи и заглядывает в глаза, этот порыв выходит таким неожиданным, что я даже среагировать не успеваю, коротко выдыхаю, приоткрывая губы. Мне кажется, он и сам не понимает, насколько сейчас близко ко мне, снова окутывает ароматом сандала, и я лишь распахиваю глаза, теряя все слова на свете.
Плечи горят от прикосновений, даже несмотря на то, что я в пиджаке. Внезапный порыв ветра заставляет на мгновение закрыть глаза, и в голову врываются сотни вопросов. Допустим, Демид мог узнать об этом, раньше меня, его номер мог сохраниться у соседки, которая за домом по нашей просьбе присматривала. Мы когда-то приезжали в деревню вместе, и Демид оставлял контакты для связи, но как пожар вообще мог произойти, если там даже не жил никто?
Совершенно глупая мысль проносится тут же: даже в деревню мне теперь не вернуться. Пусть я и не собиралась.