Ты умрёшь завтра
Шрифт:
— Глава 13 —
Из бездны моего будущего
в течение всей моей нелепой жизни
подымалось ко мне сквозь еще
не наставшие годы дыхание мрака,
оно все уравнивало на своем пути,
все доступное мне в моей жизни,
такой ненастоящей, такой призрачной жизни.
А. Камю,
В следующем 80-ом году деятельность таежных агрессоров практически сошла на нет. Доносился иногда из глубин леса медвежий рык, и было понятно, что шастают они где-то поблизости, но в город косолапые пока не совались. К тому же армейские вертолеты патрулировали пограничные зоны тайги и были в курсе как медвежьих перемещений, так и того, что численность их растет, — медведи стягивали свежие силы, явно замышляя взять реванш. Редкие вылазки радиоактивных собак солдаты пресекали быстро и эффективно, благо, военная бюрократическая машина оказалась поворотливее Министерства культуры СССР, которое все еще не могло раздобыть для Клуба Красного новый объектив, так что армия боеприпасы получала регулярно. Хуже дела обстояли с самой тайгой. Полоску ничейной земли захватывали побеги железных сосен и елей, и всего за несколько месяцев, от весны до осени, развивались в полноценные деревья, высотой с трехэтажный дом. Крапива и можжевельник заполняли свободное пространство с еще более поразительной скоростью, каждую неделю приходилось изничтожать жадные до жизни заросли. Старые же деревья давно опоясывали Красный пятидесятиметровой железной стеной, украв у горожан по кусочку от восхода и заката. Тайга, как раковая опухоль, множилась и вширь, и ввысь, а может и в глубину.
Военные пытались границу город-тайга выжигать напалмом, наполняя и без того смрадную атмосферу Красного копотью и гарью, но это не сильно помогало. От высокой температуры деревья сбрасывали хвою, и пару месяцев стояли черными обугленными столбами, но затем жизнь в них возрождалась, и костлявые ветви снова обрастали черной щетиной. Еще военные пытались валить деревья взрывчаткой, и такой подход был достаточно эффективен — деревья падали. Но от взрыва железные иглы разлетались на километры смертоносной шрапнелью, и после того, как такими пулями убило двух мирных граждан, от затеи с взрывчаткой пришлось отказаться. Так что полосу ничейной земли от растений-захватчиков очищали по старинке — бензопилами с алмазным напылением на зубьях. И хотя способ этот был достаточно медленный, к тому же требовал много человеческих ресурсов, все последующие годы только его и применяли, как самый надежный и безопасный.
После крушения поезда 79-го года движение железнодорожных составов замедлилось. Участок полотна от города и вглубь тайги километров на пятнадцать вызывал тревогу, так как, оставались небеспочвенные опасения, что корни деревьев снова покорежат рельсы, поэтому этот отрезок пути составы проходили неторопливо, не быстрее десяти километров в час. Машинисты рассказывали, что дальше тайга не опасна, мало того, деревья имеют обычный для сосен и елей рост и даже цвет, то есть зеленый, животный мир по большей части нормальный, без видимых отклонений во внешности и поведении, а небо бездонно-синее, да еще и с ватно-белыми облаками! Но горожане этому не очень то верили, и подобные рассказы утвердились в Красном, как «железнодорожные байки».
Железная дорога — пуповина, соединяющая так и не вылупившегося уродца по имени ПГТ Красный с его многодетной матерью-героиней — Страной Советов, была единственным каналом доставки продовольствия, а потому ее требовалось оберегать тщательнее любого другого участка границы. Но пешие патрули не могли углубляться в тайгу далеко, это было бы слишком рискованно, так что железнодорожники выделили военным дрезину, а те установили на ней турель со скорострельной пушкой, и раз в день, в окне между поездами, выкатывали на своем мини-бронепоезде на разведку. Но и на дрезине военные были не в состоянии контролировать все пятнадцать километров, от силы три–четыре, да и то, всего лишь раз в сутки, так что толку от этих вылазок было не много. Все понимали, что если тайга уничтожит железную дорогу,
Город и тайга сосуществовали в зыбком равновесии, которое могло рухнуть в любую минуту. Правда, солдаты вдоль всей границы поставили столбы и натянули колючую проволоку в несколько рядов, так что ПГТ Красный обзавелся собственной «крепостной стеной», — сплошным двухметровым ограждением с разрывом в единственном месте, у постов железной дороги. Но если радиоактивные собаки не могли это препятствие преодолеть, то было понятно, что медведь пройдет сквозь него и не заметит, так что колючую проволоку военные натянули больше для укрепления собственного морального духа, — все же с ней как-то спокойнее.
20-го июля 81 года Антон Павлович стоял в кабинете директора Клуба у окна и сквозь мутное стекло в ржавых разводах смотрел на север. Вечернее солнце, огромное, оранжево-красное, сдувало с домов сумрак, черные саблевидные тени тянулись на восток, будто город знал, что именно там притаился его первостепеннейший враг и теперь, словно готовая к бою центурия легионеров, ощетинился на него острыми копьями. В просвет между строений Антону Павловичу был виден пост военных, а за ним ограждение колючей проволоки, — «государственная» граница, линия, за которой начиналась вражеская территория.
Мимо Дворца Народного Творчества неспешно брели подростки, лет четырнадцати-пятнадцати, два парня и одна девочка. Оба парня были в армейских противогазах, явно великоватых, дыхательные органы девушки обязан был защищать респиратор, в данный момент поднятый на лоб. Девочка смотрела себе под ноги и сосредоточенно грызла мел. На плече парня, что шел по правую руку от девушки висел дробовик, в руках же он держал увесистую дубину. Парень дубасил палкой обо все, что попадалось по дороге, в телеграфные столбы, о бордюрные камни, об стены домов, и часто крутил головой, должно быть, выискивал жертву поинтереснее, чем неодушевленные предметы. Юноша, шедший слева от девушки, тащил за хвост мертвую радиособаку с расквашенной головой, за трупом тянулся тонкий и рваный черный след.
Доктор Чех держал в руке граненый стакан, на дне которого мелкой рябью дрожал медицинский спирт. Последние запасы настойки у Антона Павловича закончились в прошлом году, а отправиться в тайгу за новым сбором не представлялось возможным. Антон Павлович поднес стакан к губам, понюхал, и пить передумал. Он еще раз взглянул на удаляющихся подростков, на пограничный пост и вдруг вспомнил, как много лет назад к нему приехал майор комитета государственной безопасности, потому что выводы рукописи доктора Чеха о связи между загрязнением окружающей среды и мутациями населения не понравились политическим верхам. Майор сказал тогда, что страну со всех сторон окружает враг, и мы, во что бы то ни стало, обязаны защищать границы, — если придется, даже ценой собственной жизни, потому что надеяться не на кого, союзников нет, и быть не может. Одинокая пролетарско-алая держава в плотном кольце черных враждебных сил…
«И разве наш городишко, ржавое пятно в плотном окружении черного агрессивного леса, не есть миниатюрная копия всего государства? И не потому ли на нас ополчился весь мир, что мы в каждом инакосуществующем, и, тем более, в инакомыслящем, видим врага?.. Мы так долго навязывали природе свою политику насилия, политику подавления чужого права на жизнь и свободу, да еще и бравируя безнаказанностью! — не удивительно, что природа взбеленилась…», — такие вот тревожные мысли посетили Антона Павловича.