Ты – всё

Тодорова Елена

Ведь с каждым новым толчком Нечаева мне хочется кричать от восторга.

О, если бы хватало кислорода, я бы совершенно точно разбудила весь город!

А так… Даже стонать не получается. Мне настолько хорошо, что я даже не дышу. Поразительную тишину выдерживаю, только сейчас догадываясь, что именно в отсутствии звуков таится самое сильное удовольствие.

Но, что мне врежется в память на всю оставшуюся жизнь, так это взгляд Яна. Он так смотрит, что понятно без слов – мой.

И кончает Нечаев глубоко в моем теле, не разрывая зрительного контакта. Чувствую пульсацию мощной

плоти, и сама распадаюсь. Этот оргазм отличается от всех предыдущих тем, что он ни на миг не разрушает, а наоборот – с первых секунд насыщает. И даже когда Ян выскальзывает, его неуемная энергия остается во мне. Более того, с каждой последующей минутой она лишь растет.

Не думаю о том, что должна помыться. Просто отключаюсь, как только Нечаев обнимает и притягивает к своей высоко, но мерно вздымающейся груди.

А потом…

Мутные и дико тревожные сны вспарывают мое недремлющее подсознание.

Дребезжащее изображение подкреплено моим учащенным, будто загнанным дыханием и отчаянными рыданиями.

Я в охотничьем домике… Я в машине… Я иду босыми ногами по снегу… Я ищу след… Он кровавый… Алые капли на белом покрывале… Трескучий лед… Знаю, что туда нельзя, но остановиться не могу… Шагаю и точно знаю, что уйду под толщу… И проваливаюсь…

Внутренний толчок очень сильный, но тело, когда я распахиваю глаза, остается неподвижным. Медленно моргаю и неторопливо осматриваюсь.

В помещении светло – та же желтая сфера горит.

Ян лежит на животе. Обе руки поверх подушки вытянуты. Голова ко мне повернута.

«Спит», – проговариваю мысленно, зацикливая на его лице все внимание.

Дыхание глубокое и ровное, но безмятежным не выглядит. Борозда между бровями никуда не исчезла. Да и на лбу все проталины хмурости собраны. Веки сжаты, но под ними улавливается движение глаз. Ресницы тоже то и дело трепещут. Ноздри периодически расширяются и напрягаются.

Родной… До смерти родной.

– Так страшно тебя потерять… – протягиваю тише, чем шепотом. Касаюсь губами теплого плеча. Чувствую, как при этом дрожат губы. Меня колотит. Не могу справиться с этим припадком. – Так страшно… Так страшно… – голос пропадает. Открываю рот, шевелю языком и губами, но звуков нет. А мне хочется закричать. Завопить во всю силу легких. Забиться в истерике. – Так страшно… Так страшно…

Пытаюсь взять себя в руки.

Тщетно.

Прикрываю глаза, тревога усиливается. Тут же их распахиваю. Смотрю на Нечаева. Смотрю, смотрю, смотрю… Поглощаю взглядом.

Прижимаюсь насколько могу близко. Вздрагиваю, когда лобком бедра касаюсь. Сейчас интимные части моего тела ощущаются, как бы дико это ни звучало, еще более интимными. И сексуальное желание здесь ни при чем. Я просто чувствую, что снова нарушаю законы физики и переиначиваю основы анатомии. Замираю, пытаясь удержать необходимую степень близости.

Вдыхаю, вдыхаю… Запах Яна с запасами натаскиваю.

Неосторожно опускаю веки… И внутри какой-то огненный шар разрывается.

На четверть минуты… На долгих пятнадцать секунд мне реально кажется, что разлетелось мое сердце. Но сбиваясь со счета, понимаю, что все еще ощущаю жар и запах мужского

тела.

Я жива… Жива… Только вот надолго ли?

Прижимаю ладонь к спине Яна всей площадью. Всеми нервными окончаниями принимаю его энергию. Пытаюсь при этом выровнять дыхание. Но тревога усиливается. В бешеной прогрессии посекундно растет.

Напоминаю себе, что ночь слепа, глуха и глупа. Сколько таких панических атак у меня в первый год было? Утром все будет видеться в другом свете. Надо просто дождаться белого дня.

– Все хорошо… Все хорошо… – убеждаю себя, но не слышу.

Сердце продолжает разгоняться.

«Он уйдет… Он в любом случае уйдет!» – с писком прорывается страшная мысль и тут же овладевает моим разумом.

Закусывая губы, морщусь от боли, которая вспыхивает по всему телу, как бы близко к Яну ни держалась.

Он не сможет остаться… Когда узнает, точно не сможет…

У него все хорошо… А я… Ненормальная… Он просто не понимает, насколько я ненормальная… Просто не понимает…

И вообще… Он ведь не говорит, что любит… Это я как одержимая…

«…хочу от тебя детей…»

Придумала! А он даже не ответил.

Хотя сам вроде как тоже не против. Но прям такого «хочу», как у меня, нет.

Не понимаю, не понимаю… Вот что ему нужно???

Боже… Что ему от меня надо?!

«Так опекают своих жен… И будь уверена, фамилию ты поменяешь…»

Зачем? Ну вот зачем?!

Начиная задыхаться, понимаю, что накрывает капитально. Если не встану с кровати, от удушья погибну.

Отстраняюсь. Соскальзываю. Поднимаю с пола футболку Яна. Быстро натягиваю. Дрожа всем телом, покидаю зону спальни. Разминаю ноги. Старательно успокаиваю грохочущее за грудиной сердце.

По пути к кухонному пространству беру с журнального столика бокал. Допивая остатки теплого вина, морщусь не только от его вкуса, но и от надрывного стука в висках. Вместо мозга будто подтаявшее желе образовывается. Болезненно трясется, пока я иду.

Сама не понимаю, что творю.

Просто подхватываю со столешницы свою косметичку и крадусь в сторону единственного закрытого помещения – гостевого туалета на выходе из квартиры. Чтобы не создавать лишнего шума, дверь не закрываю. Только притягиваю, пока не остается тонюсенькая полоска света. Мне его много не нужно. Я могу все сделать в темноте.

«Сейчас полегчает… Сейчас…» – думаю, запуская кисть в глубину косметички.

Нащупываю язычок молнии, осторожно дергаю его в сторону и проскальзываю в кармашек. В ожидании того, как деревянная рукоять бритвы окажется в моей руке, прикрываю глаза.

Возможно, мне этого ощущения будет достаточно.

Возможно. Но подтвердить надежду нечем.

Пальцы в панике мечутся по скользкой ткани, однако ничего там не находят.

Ничего! Бритвы нет!

Эта пропажа за жалкие секунды доводит меня до состояние гребаного ужаса. Вытряхивая содержимое косметички на столешницу у раковины, задыхаюсь, всхлипываю, еще какие-то судорожные звуки издаю.