Ты – всё
Шрифт:
Прячет новые потоки слез. Но я обхватываю ее лицо ладонями и заставляю поднять взгляд.
Глаза в глаза. И этого достаточно, чтобы завыть в голос.
– Хочешь, режь меня, Ю. На, – вкладываю бритву в ее трясущуюся ладонь. Она ее вдруг и брать не хочет. Рыдая, отдергивает руку. Но я сжимаю ее пальцы вокруг рукояти. – Держи! Режь!
– Нет, нет, нет… Нет!
– Почему нет-то?
– Тебе я причинять боль не хочу! – кричит сердито и отрывисто. – Ты с ума сошел?! Ни за что!
Разжимаю пальцы, и
Юния закрывает ладонями уши и выбегает из ванной. Следую за ней, пока не нагоняю в зоне гостиной. Разворачиваю лицом.
Тяжело переводим дыхание. В унисон. Не прекращая сражаться взглядами.
– Если не хочешь причинять боль мне, то помни, Ю, что каждая твоя рана для меня болезненнее собственной, – сообщаю с устоявшимся, но не всеобъемлющим спокойствием.
Она отвечает громоподобными рыданиями.
У нее трагедия. Ебаный конец света. Понимаю. Знакомо.
– Ты не должен был это знать… Не должен… Не должен… – повторяет, как заведенная. – Боже… Нет, нет, нет… Я этого не переживу теперь…
– Переживешь, – выдаю сдавленно, когда толкается мне в грудь головой, выбивая весь воздух.
Обнимая, восстанавливаю дыхание.
А вот Юнии его не хватает критически. Слышу, как заходится.
– Ну же, Одуван. Проорись. Я все о тебе знаю.
– Все?..
– Все.
– Я… Мне… Мне уйти надо…
– Не надо.
– Пусти… – бьется в панике. – Пусти!
– Не пущу.
– Я тебя ненавижу!
– Ок, – принимаю без каких-либо проблем.
А вот ее следующий выпад пропускаю.
– Я тебя люблю!
Засаживает под дых.
Прищуриваясь, стискиваю зубы.
– Ты слышал?! Ты же мне никогда подобного не скажешь!
– В этом слове ни хрена ценного нет.
– Только для тебя, Ян! Пусти! Пусти! Пусти… Ну, пожалуйста… Пожалуйста!! – от агрессии до жалобной мольбы мечется посекундно. – Пусти!!
– Взрывайся, Зай. Не держи. Держать – моя прерогатива.
Она замирает.
Смотрит глазами, полными слез, дрожит губами и снова нападает:
– У тебя всегда все «терпимо»!
Толкая меня в грудь, снова пытается уйти.
И снова я ей этого не позволяю.
– Да ты… Ты достал меня! Я сейчас… – глядя мне глаза, дышит так часто, что физическое состояние выходит на передний план.
Я боюсь, что этот приступ перерастет во что-то фатальное.
Но тем же ровным тоном подталкиваю:
– Взрывайся.
Она глубоко вдыхает, протяжно выдыхает и, наконец, вопит. Вопит с таким ужасом, что мне, чтобы сдержать собственный рев, приходится окаменеть, остановив все функции.
На финальных аккордах отмираю. Едва успеваю подхватить на руки, когда полностью обмякает. Уверен, что отключилась. Несу к кровати, словно тряпичную куклу.
Господи… В каком аду она побывала?
Господи… Дай мне силы…
За грудиной
Сглатываю. Сглатываю. Сглатываю.
С трудом, сука, эту сырость проталкиваю. Судорожно вздыхаю, когда пути освобождаются, но продолжают неестественно сокращаться.
– Я-я-ян… – шелестит Юния, оживившись. Не давая возможности отстраниться, цепляется за мои плечи. – Я-я-ян…
Слышу, что ей до сих пор не хватает дыхания.
– Я здесь, Ю. Остаюсь с тобой. Вот моя рука. Держи.
– Держу, – шепчет, пока сплетаемся пальцами.
Взглядами сцепляемся, когда сажусь на кровать рядом с ней.
Понимаю, что нужно переключить ее внимание. Отвлечь от того, что тревожит. Полностью придет в себя, будем говорить дальше.
– Можешь спеть, Зай?
– Нечаев, ты в своем уме?.. Нет, это я… Я сошла с ума…
– Спой, Ю.
– Я не знаю, что… – протягивает, продолжая всхлипывать. – Ни одной строчки в голове…
– Як зійдуть сніги із гір потоками, ой, глибокими, навесні. Квіткою наснишся синьоокоювдалині мені, вдалині... – заряжаю приглушенно, чтобы задать старт. Ю затихает. Смотрит и даже не моргает. На миг и дышать прекращает. – Знаешь же эту песню? Ты пела ее на одном из концертов в девятом классе. Ну давай, вспоминай, – шепчу осторожно, чтобы не нарушить исцеляющий вайб, который с первых нот удалось поймать. Неосознанно сдвигаю брови, но продолжаю старательно: – Але осінь отой слід листям не вкрила, бо до тебе навесні я повернусь, мила... Твої руки я візьму знову в свої руки, не розквітне поміж нас жовтий квіт розлуки.
И замолкаю, едва она подхватывает:
– Не ховай очей блакитний промінь, заспівай мені в останній раз. Пісню ту візьму собі на спомин. Пісня буде поміж нас! – дрожь постепенно пропадает из голоса Ю. И пару строк спустя я уже заслушиваюсь его чарующей мелодичностью, жмурясь, как когда-то давно. Сердце становится тяжелым, а дыхание – поверхностным, но я не делаю ничего, чтобы с этим бороться. – Бо твій голос, бо твій голос – щедра повінь. Я мов колос, зелен колос нею повен.
– Жовтий лист спаде, і виросте зелений, а ти в пісні будеш завжди біля мене[1], – присоединяюсь на последних строчках припева.
После этого мы молчим. Но тишина ощущается комфортной.
– В первый год в Германии я много раз пробовал сыграть мелодию к этой песне на гитаре, – делюсь долгие минуты спустя, нежно лаская ее пальцы.
Она в ответ гладит мои. И этого достаточно, чтобы сердце пропускало удары.
– Получилось?
– По-моему, ни хрена похожего, – признаю с подобием на улыбку. – Но для кавера довольно неплохо.
– Сыграешь как-нибудь?
– Обязательно, – обещаю. И сразу же возвращаюсь к серьезному разговору: – Зачем ты это делаешь, Ю?