Ты – всё
Шрифт:
В кабинете стоит тишина. Мы сидим друг напротив друга и смотрим четко в глаза. Разговариваем откровенно, как миллион раз до этого. Но у меня никак не получается нащупать то спокойствие, которое я обычно в беседах с отцом обретаю.
– Возможно, дело в том, что я не могу сказать ей это слово, – размышляю вслух. – А она ждет. Знаю, что ждет.
– Почему не можешь?
Прикрывая веки, потираю пальцами подбородок.
Нет, мне не нужно вспоминать. Собираюсь
Открываю глаза. Смотрю на отца, обещая себе быть максимально честным с ним и с самим собой.
– Отторжение к этому слову произошло еще пять лет назад, когда я увидел сообщения, в которых она писала это чертово «люблю» Усманову. Святу, – уточняю, хотя папа, должно быть, и так понимает, о ком речь. – Они тогда встречались. В девятом началось… Помнишь? Я ее, по сути, у него отбил. Задело тогда, что ему и мне одни и те же слова говорила. Пусть, как она говорила, с разным посылом. Свят, мол, дорог как друг. Меня отвернуло. Но я… Взял себя в руки тогда. Преодолел этот затык. Даже пару раз ей сам признавался. Потом эта разлука, заявление, ее замужество, годы уверенности, что не любила никогда… Пустые слова… – дыхания не хватает закончить. Сорвавшись, беру паузу, чтобы восстановить. Пока концентрируюсь на этом процессе, невольно охреневаю от силы сердцебиения. – Сейчас я знаю, что любила. Все эти годы. Ни с кем не была. Брак был фиктивным, чтобы Поверин взял опеку над братом. Надо, кстати, к ним съездить. Мелкий привязан к Ю. Она этого, возможно, не осознает. Надо подсказать, – выдаю все нагромождение мыслей. И снова замолкаю. Прижимая сцепленные в замок руки к губам, раскидываю упорно сплетающиеся в узлы чувства. С хрипом выдыхаю: – Я не знаю, как ей сказать эти слова.
Глаза отца сужаются. Брови толкаются к середине переносицы. Если бы не морщины, которые чеканит возраст, встретились бы. Мне, знавшему папу от и до, заметно, как,моргая, он перемалывает эмоции. В горле собирается ком, ведь посторонний этого бы не понял – сдержан.
Отец неспешно, даже как будто лениво, двигается в кресле. Смещается, словно неудобно стало. Подается вперед. Переводит дыхание. Берет в руку зажигалку. Перекатывает ее по столу – с бока на бок. Обдумывая сказанное мной, долго молчит. Я не тороплю. Зачем? В этом нет необходимости. С привычкой папы взвешивать каждое слово давно знаком. Не напрягает эта тишина. Успеваю расправить плечи, вдохнуть.
Пригубляю принесенный мамой кофе. Жду.
– Помнишь, как заново ходить учился? – хрипло льется пропитанный опытом, силой, мудростью и бесконечной добротой голос отца. Вслушиваясь, замираю. – Тяжело было. На первых шагах зверски больно. С каждым последующим чуть легче становилось, правда? Так же и с любовью, сын. Придется заново учиться говорить. Придется прыгнуть через эту боль.
Грудь сдавливает, но сердце уже не унять. Воюет за территорию как одурелое, а по факту – против себя же. Меня бросает в жар. Кожа вмиг покрывается испариной.
«Я тобой порезалась, Ян!»
Не идет из головы.
– Ю тоже пережила ад, пап, – констатирую без подробностей. – Возможно, дело
– Расскажи ей, почему тебя не было рядом.
– Ты меня видел тогда, пап? Я, блядь, скорее сдохну, чем позволю Ю представить себя таким слабым. Хотелось бы просто забыть обо всем, начать с чистого листа…
– Но так не получается.
– Не получается.
Прижимаю Ю, и тревога отступает на задний план. Фокусируюсь на том, как она пахнет, как ощущается, как выглядит в моих руках.
Моя красивая. Моя родная. Моя нежная Зая.
Девушка, которая была моей мечтой, стала легендой, и скоро будет женой.
«Живой» музыкой нетрудно впечатлить. А если это еще бессмертный мировой бестселлер, то пробирает порой до мурашек. Среди людей есть такие же хиты – к ним возвращаются всю свою жизнь.
Улавливаю, когда у Ю хмелеют от любви глаза, и сам плыву так, что остается только сильнее ее прижимать.
– Расстроилась из-за свадьбы в сентябре?
Спрашиваю не только для того, чтобы снизить градус накала. Стараюсь учитывать ее чувства. Привычке принимать все решения самостоятельно не изменяю, но если узнаю, что Ю в каком-то вопросе со мной не согласна, готов искать варианты.
– Нет… – выдыхает, перебирая пальцами ткань пиджака у меня на плече. Смотрит до определенного момента туда же, чему я даже рад. Потому что, когда она вскидывает взгляд, меня будто током прошивает. Какой бы Ю ни была ласковой и покорной, Бесунию нельзя списывать со счетов. – Ты прав, ни к чему затягивать. Я подумала и теперь даже рада. Знаешь, сегодня немного расстроилась по другому поводу.
– По какому?
– У твоих друзей за эти пять лет столько детей родилось… И вообще, должно быть, много хорошего произошло… А мы их потеряли.
За грудиной ноет, но внешне я, конечно же, остаюсь спокойным.
– У нас впереди тоже много хорошего, Зай.
– Я не хочу терять ни минуты.
Наклоняя голову, приподнимаю брови.
– Тогда что мы тут делаем, Ю?
Ее лицо алеет, но при этом она смеется.
– Поздравляем Илью!
– Уже поздравили. Можно домой.
– Мы так с тобой все семейные праздники пропустим. Это тоже не дело.
Мелодия обрывается на минорной ноте, но моя Ю мне улыбается. Увожу ее с танцпола счастливую.
– Подойдем к моим? – просит, когда уже между столиками идем. – А то весь вечер как будто специально игнорим их.
– По-моему, они прекрасно проводят время, – оцениваю широкие улыбки будущих тестя и тещи.
– Это все благодаря твоим родителям. Хорошо, что они вместе сели.
– Они первые сваты друг у друга.
– Смешно так…
– Что?
– Мои так боялись с вами породниться…
– Очень смешно, – выдаю я. И в самом деле растягиваю губы в улыбке. – У судьбы отличное чувство юмора.
– Мам, пап, ну как вы? Все хорошо? – припадая к спинам родителей, встревает между их головами.
Одной рукой обнимает отца. Вторую не пытается у меня отобрать.
– Все чудесно, дочь, – отзывается Валерия Ивановна, прижимая к щеке Юнии ладонь. – Нам очень весело.
– Точно? Потому что мы с Яном решили пораньше уехать…
Подмигиваю, когда оборачивается, чтобы поймать мой взгляд.