Ты – всё
Шрифт:
Ян опускает корзину на пол и какое-то время занимается камином. А я сижу, наблюдаю за обрушившимся на вечнозеленый лес дождем и потягиваю какао.
– Я заказал для этого домика две люльки. Такие, знаешь, в деревенском стиле, – признается муж через пару минут. Видимо, размышлял, говорить сейчас или позже. И как всегда, правильное решение принял. – Так что скоро будешь с двумя зайчата здесь сидеть.
У меня аж щеки загораются, такое счастье эта фраза вызывает. По груди и вовсе фейерверки разлетаются.
– Как раз в снегопады с младенцами попадем, –
Смотрю на нарисованную воображением картинку и от восторга смеюсь.
– Да, – отзывается Ян с улыбкой, отправляя в камин последнее полено и возвращая на место защиту.
Вижу, как светятся его глаза, и понимаю: представляет ту же сцену, что и я.
– Здесь такая атмосфера, – выдыхаю, оглядывая спальню домика, в интерьере которой по сегодняшний день в грубоватой форме с потертостями и шероховатостями, создающими впечатление старины, преобладают дерево, камень и мех. Яркие элементы в виде цветных пледов и подушечек подчеркивают самобытность этого места и дарят уют. – Может, мама права была? Может, нам, и правда, стоит вести блог?
Ян улыбается.
– Как захочешь, Ю.
Подходит ко мне, и я без подсказок встаю, чтобы уступить ему место. Отставляю чашку и сажусь мужу на колени. Обнимаю его, а он обнимает нас. С бесконечной, характерной лишь для моего Титана мужской нежностью гладит живот с пузожителями.
Смотрим вместе на шумящий за окном дождь.
– Японцы еще не прислали ответ? – спрашиваю тихонько, почти шепотом.
Накрывает такая нега, что громче говорить не хочется. Только так.
– Ты же знаешь японцев, – бормочет муж в тон мне. – Круги по воде разводят, и ждут у себя. Онлайн не решим.
После выхода в декрет я передала все свои прямые обязанности новому сотруднику, но из работы, которой занимается лично Ян, пока не выпадаю. Над основной стратегией, как и над более мелкими тактическими планами, до сих пор вместе мозгуем. Из-за разницы во времени я даже на онлайн-переговоры с японцами попадаю, потому что Ян связывается с ними из дома.
– Значит, полетим в декабре в Японию, – заключаю я с улыбкой. – Давно у них не были. Спектакли их видели, светящихся кальмаров видели, цветение сакуры видели… Хочу посмотреть еще, как они к Новому году готовятся.
– Полетим? – переспрашивает муж немного растерянно. – С двухмесячными детьми?
– С двухмесячными детьми.
– О, ну если ты будешь, точно договоримся, Зая Алексеевна, – резюмирует муж.
Сам прямо-таки светится от радости.
– Я и еще двое зайчат, – поправляю с улыбкой. – Представляешь? У японцев против нас нет шансов, Ян Романович.
– Сто процентов, – смеется он. А потом притягивает ближе и в ухо мне выдает: – Я тебя очень люблю.
– И я тебя, Ян, – шепчу в ответ. – Безумно.
***
Кесарево сечение проходит строго по протоколу. Ян стоит рядом, сжимает мою руку и шутит, развлекая не только меня, но и всю бригаду.
– Мы к вам еще раз пять собираемся прийти. У нас большой план.
– Да мы видим. План большой, поэтому в первый раз сразу двое, –
– Ой, нет… – со смехом стону я.
– Это уже как получится, – отвечает Ян. – Массовость принимаем по факту.
– На небе просто много детишек, которые хотят быть Нечаевыми, – вставляю я.
Муж подмигивает.
– Хорошо, что у меня еще три брата.
– Все такие же видные? – хихикает медсестра. – Значит, скоро к нам придут.
– Придут, придут, – заверяем мы с Яном в один голос. – И уже скоро, – добавляет он сам.
– Охо-хо, значит, сегодня у нас начинается эра Нечаевых? – протягивает акушер.
– Точно! – поддерживаю эту мысль я.
Не затихаем ни на миг. А на четырнадцатой минуте операции перед моим глазами вырастает первый малыш. У меня в груди в то же мгновение все сжимается. И это не просто счастье. Это то особенное чувство свершившегося материнства, к которому я готовилась девять месяцев, и к которому так и так оказалась неготовой. Это безусловная, безграничная, всепоглощающая любовь. Она не сравнима ни с одной другой. Любовь, от которой с первых секунд хочется рыдать. И я рыдаю. Захлебываюсь и рыдаю.
– Сын, – выдыхает Ян со слезами на глазах. Прижимаясь губами к моей голове, целует. Целует несколько раз. А потом шепчет, успокаивая: – Все хорошо, Одуван. Все хорошо, родная.
– Сын, – повторяю я, не отрывая взгляда от белесого личика сморщенного малыша. – Сынок.
Он выглядит сонным. Не понимает, зачем его достали из родного гнездышка. Недовольно корчится. Хватает ротиком воздух. А потом, будто уловив свою силу, оглашает операционную мощнейшим криком.
Услышав его, мы с Яном заходимся смехом.
– Львиный рев выдал сын. Эра Нечаевых настала.
В голосе мужа столько гордости, что у меня за грудиной происходит новый переворот и вспыхивает жар.
– Так есть, – поддерживаю я. – Пусть и будет Львом.
– Лев Янович, – смакует мой самый главный Нечаев.
И по моим щекам снова катятся слезы.
Ян снимает рубашку и забирает у врача малыша, чтобы прижать его к своей голой груди. Первый контакт кожи к коже очень важен. Я поднимаю руку и касаюсь ножки, которая отцу едва до пупа достает. Смотрю на них и просто не верю, что это чудо сотворили мы с Яном. Плачу, конечно. Развожу сырость по полной. Да я почти в истерике. Но каждый раз, когда приходится встретиться взглядом с мужем, сердце раздувается от любви.
Врачи достают второго ребенка. Показывают его над ширмой, как и первого.
– Дочка! – выкрикиваю я изумленно, радостно и одновременно растроганно. Все в этом обращении есть. – Боже мой, Ян, у нас еще и девочка будет… Боже мой, Нечаевская девочка… Боже мой, какая она крошечная… Боже мой, она же еще меньше Льва… Боже мой… Боже мой… Что мы с ними будем делать?
На последней фразе вся бригада смеется.
– Любить, – отвечает мне муж.
Вижу, как по его щекам сбегают слезы. Это счастье просто невозможно по-другому пережить.