Ты взойдешь, моя заря!
Шрифт:
– На счастье!.. На удачу!.. На любовь!..
Выскользнула из рук и убежала.
Счастливый молодожен разбирает наброски партитуры, записи тем, хоровые разработки. Рядом лежит поэма барона Розена. Кое-как закончены недавние битвы. Готов текст для трех актов: для первого действия, развертывающегося в селе Домнине, для действия в польском замке, для сцены в избе Сусанина. Ничто не изменилось в поэтических вдохновениях барона. Но не с тоской, а с видом неустрашимого борца смотрит на либретто музыкант. Музыка победит все ухищрения придворных
«Сердце снова ожило, я чувствую… могу радоваться, плакать – муза моя воскресла, и всем этим я обязан моему ангелу – Марии…»
Была какая-то короткая минута, когда его охватил страх за свое счастье. Это случилось в церкви, при венчании. Все было залито светом. Торжественно пели певчие. И вдруг какая-то тень пала ему в душу. Он не мог даже понять, что произошло: то ли неровно, тревожно отстучало сердце, то ли ужаснулся неведомых будущих несчастий? Он взглянул на Мари – она стояла рядом с ним в белом подвенечном наряде. Шафер гвардеец держал над ее головой массивный золотой венец. И лицо ее было так безмятежно, выражение глаз так ясно, что Глинка сразу забыл о своем смятении.
Теперь Мари с ним, и муза воскресла. Может быть, муза никогда не была так деятельна. Впереди предстояла самая важная сцена оперы – смерть Сусанина в лесу.
Молодые никуда не выезжали. Мари и это была готова терпеть… Чтобы не мешать мужу, она часто ездила к Стунеевым.
Сестры сидят и о чем-то шепчутся.
– Ты не раскаиваешься, детка, в своем выборе? – спрашивает Софья Петровна.
Мари задумывается: ей еще не все ясно. Но скоро Мишель напишет свою оперу…
– Ты, кажется, возлагаешь на эту оперу необыкновенные надежды?
– А разве это не так? – перебивает Мари. – Когда Мишель напишет свою оперу и об этом узнает государь…
– Какая ты глупышка, Мари! – Софья Петровна грустно улыбается. – Тебе кажется, что государь только и ждет оперы Мишеля, чтобы пожаловать ему княжеский титул и миллионное состояние!
– Какая ты злюка, Сонька! – Мари сердится. На ее щеках появляются красные пятна. – Ты завидуешь нашим будущим успехам!
– Я первая буду счастлива твоим счастьем, но поверь мне, детка, не следует возлагать несбыточных надежд на государя. Кому, как не мне, это знать?
Но Мари не склонна разделить печальные воспоминания сестры.
– У Мишеля столько покровителей! – продолжает Марья Петровна. – Они его не оставят!.. Не знаю только, как мне быть с бароном Розеном. Мишель вечно его бранит. Научи, что мне делать.
– Пригласи барона к себе. Твои чары всемогущи, моя девочка.
– Но Мишель ни за что не хочет звать барона…
– Поверь, он сделает это приглашение, стоит только надуть тебе губки.
– Не помогает.
– Неужто? Тогда нужно принять более решительные меры. Попробуй переехать к нам на денек-другой.
Мари краснеет.
– А! – Софья Петровна заливается благодушным смехом. –
Алексей Степанович застал сестер за оживленной беседой.
– Ну, как идет ваша опера? – обращается он к Мари. – Скоро ли увидим афишку? Рассказывай по порядку.
Мари начинает рассказывать, но рассказ ее выходит короткий:
– Мишель сидит и пишет или ходит по кабинету и молчит.
– Так-таки ходит и молчит? – заинтересовался Алексей Степанович.
– Молчит! – подтверждает Мари.
– Великий талант! – решает Алексей Степанович. – И поверь мне: как только напишет оперу, ты сразу станешь женой знаменитого человека. Я тебе это говорю!
Мари уехала успокоенная. Но у нее появились новые заботы. Молодым надо было бы начать приемы, а Мишель торопил с отъездом в Новоспасское. Луиза Карловна тоже одобряет поездку. Она меньше всего интересуется оперой, но желает познакомиться с имениями зятя. Но ни Мари, ни Луиза Карловна не знают, какие сборы нужны для поездки в деревню. На всякий случай Мари начала с портних.
И вдруг к молодоженам нагрянул гость.
– Знакомьтесь, – сказал Глинка жене. – Мой школьный товарищ и друг Николай Александрович Мельгунов.
Мари оживилась и была так хороша за чайным столом, что гость незаметно бросал на нее взгляды, словно спрашивал: может ли жить в грешном мире эта небесная красота? Между тем Николай Александрович увлекательно повествовал о предстоящей поездке за границу. Он ехал туда, чтобы проветриться от московской плесени и одновременно слать корреспонденции в новый журнал «Московский наблюдатель».
– Кстати! – спохватился гость и побежал в переднюю за портфелем. – Позволь тебе преподнести, Глинушка, первый номер нашего журнала, украшенный твоей дивной музыкой. – Он раскрыл журнальную книжку. – Изволь взглянуть на «Венецианскую ночь».
– Как это приятно! – откликнулась Марья Петровна. – Представьте, на днях и здесь вышел романс Мишеля.
– Надобно издать собрание всех твоих романсов, Мимоза, – загорелся Мельгунов.
– Ужо!.. А что поделывает Верстовский?
– Представь, кончил «Аскольдову могилу», и не далее как осенью Москва ударит в бубен. Как бы тебе не опоздать, Мимоза?
Марья Петровна с тревогой взглянула на мужа.
– Что же мы, почтовые лошади на гоне, что ли? – Глинка добродушно усмехнулся.
Гость и хозяева перешли в кабинет. Глинка налил в бокалы красного вина.
– Рассказывай, Николаша, что обозначилось в опере у Верстовского. От немецкого романтизма излечился ли?
– Как тебе сказать? Стоит только явиться на сцену Неизвестному – и тут Алексей Николаевич охулки на руку не положит. Разумеется, есть в опере и ведьмы с колдовством. Все как полагается по законам романтизма. Но третьему акту решительно все пророчат небывалый успех. Кое-что тебе я покажу, пожалуй, а вы, Марья Петровна, милостиво простите неискушенного артиста.