Ты, я и никого больше
Шрифт:
– Никого, Господи. Как же жутко, скука, вашу матерь… Так… Мы по домам идём, да? – я впервые посмотрел на свою спутницу.
– Получается, – скромно ответила она, отводя от меня глаза вниз. Мне было как-то стрёмно. Зачем разделяться?
– Давай потом в школе встретимся, да? У главного входа. Независимо от того, найдем ли мы своих дома или нет.
– Ну… давай. Пока.
– Ну пока.
Грустно попрощавшись и оставив Еву позади, я молча пошёл в сторону дома. Вскоре я понял, что она меня преследует. Сначала я было подумал, что она дура и идёт за мной, как прирученный питомец, но потом
– Так ты живешь там? – спросил я, указывая куда-то на запад. Или на восток. Путаю постоянно. Короче, налево, если бы я был точкой на карте.
– Да.
– Ну тогда давай вместе пойдем, чё. Ты на какой улице? – я услышал ответ и понял, что не знаю даже, по какому адресу наша школа находится. Вроде бы Ева жила дальше меня, – Сначала тогда ко мне, наверное, лучше. Нам по пути.
– Хорошо, – если бы я сказал, что нужно спуститься в Аид, то она бы дала положительный ответ с точно такой же интонацией. Меня немножко бесило её безучастное согласие со мной по всем возникающим вопросам. Хоть бы что-нибудь своё предложила. Внесла бы, так сказать свою лепту.
А что такое лепта, кстати?
Был бы Интернет, то сразу бы выяснил. А так придется искать в словаре. Как же тяжело было людям каких-то тридцать лет назад…
И кто автор той долбаной цитаты про искусство?
Мимо нас медленно проходили знакомые со вчера пейзажи. Милые многоэтажки и пустырь с заброшенными недостройками. Никого не было. И последствий отсутствия людей тоже не было. Забавно. Что будет происходить, если все достаточно долго будут ничего не делать? Ну то есть. Если вдруг никто не будет убирать выпавшие листья; стричь траву; ещё как-то ликвидировать непредсказуемость погоды и климата?
Надеюсь, что мне этого выяснять не придется!
Ева всё время шла сзади. Когда я немного сбавлял темп, чтобы идти с ней вровень, то она тоже его, почему-то, сбавляла. Развернуться и сказать ей, что мне бы хотелось с ней там поговорить о чём-нибудь, смелости не хватало.
– Ей просто нравится твой тощий зад, лапочка.
Хотя, как бы, почему бы и не поговорить. Заняться-то всё равно не чем. Такая тишина стоит, что уши гложет. Ни птиц, ни орущих детей, ни гудящих автомобилей. НИ-ЧЕ-ГО. Просто. НИ-ЧЕ-ГО. Только наш неуверенный топот и шорканье, да легкий шелест листьев нечастых тополей создавали хоть какой-то аудиальный фон.
Я вспомнил, что как-то читал про целое ответвление в живописи, которое стремится показать максимальное одиночество, неловкость и ущербность минималистичных пейзажей. Вот сейчас был прямо этот вот вайб. Вайб безжизненности.
Погрузившись в поверхностные рассуждения и мысленные описания природы, я и не заметил, как подходил к дому. Даже не оборачиваясь к своей новоиспеченной подружке, я сообщил, что: «Нам в вон тот кирпичный домик. Ладно?».
Ответа не было.
– Ну и молчи, балда такая.
В моем подъезде, как уже ранее было упомянуто, лестница была напротив лифта и никаких проблем с темными коридорами и чем-то ещё не было. Я, конечно же, по привычке ткнул магнитным ключом по панели, но понял, что осекся. И я, разумеется, опять ударил длинную часть гитары. Только уже не о ступень, но о дверной косяк.
Вроде,
Вот, уже сказывается время, проведенное вне тик-тока и соцсетей. Память возвращается. Скоро у меня с кожи пропадут прыщи, автоматически выпрямится спина и вообще я стану чистокровным арийцем, обладающим стойким нордическим характером.
– Если не умрешь раньше времени от какой-нибудь простуды или поноса. Какие таблетки пить, ты не знаешь, а Ева тебя лечить не будет. Наоборот. Отравит тебя и сделает из твоих внутренних органов и кожи чучело, чтобы поклоняться ему и преумножать свою женственность, колдовать себе вечную молодость, да?
Как только я чувствую уже почти родной запах подъезда, то меня так и тянет на подобные мистерии. У меня же не одного так? В какой-то степени подъезд – это утроба матери, в которой проявляются самые наши детские…
Ладно, нужно признаться. Я просто пытаюсь отогнать себя от одной страшной мысли.
– Что, если этих самых любимых мною родителей нет дома?
Я буду плакать.
Нет, не так.
Я буду плакать?
Не совсем уверен, что вообще отреагирую. За маму будет обидно, а за папу даже не знаю. Короче, ссыкливой плаксой перед Евой представать нельзя и точка. Как она меня будет уважать после того, как увидит, что я реву из-за того, что меня бросила мама? Меня – взрослого семнадцатилетнего лба. Сверстники в этом возрасте детей рожают, открывают бизнесы и пишут книги. Чего добился я? Я на неделе научился пользоваться компрессором, тля! Заехали с батей на СТО и там мне дали потыкать эту штуковину. Не по моему желанию, разумеется, а потому, что мне такие вещи знать уже надо знать, тыры-пыры…
Надежды на то, что я их найду внутри – нет. Мы никого не встретили по дороге. Мы никого не встретим и сейчас. Я уже мирюсь с мыслью о том, что нас бросили, как нежеланных детей.
– А ты желанный?
Ключ двери поворачивается, и я не могу открыть дверь. Я понял, что только что закрыл её. Повторив в обратном порядке осуществленные операции, я зашёл в мою обитель перманентной тревоги, одиночества и едкого самокопания.
Ева тоже зашла, но она даже не предполагает, что это за место на самом деле. Если бы она могла посудить о благополучии живущих здесь людей, то хорошего бы сказать много не получилось. Дурного тоже. Обычная такая уютная, чисто бумерская хата с зелёными тошнотными обоями, небольшими пространствами и дешёвым ламинатом. Спальная у родители была какая-то вычурно рококошная – в центре стояла кровать, на которой постеснялись бы спать императоры. У меня в комнате всё попроще было. Дешевый рабочий стол, дешёвая кроватка, ковёр с кончеными узорами и два шкафа. Один с тряпками, другой с книгами.
– Пап, мам? – я так отвык к ним именно так обращаться. Если мне чё-то от них надо, то я предпочитаю подойти и тихонько сказать, испепеляя взглядом.
– А ещё ты никогда не говоришь им, что любишь их, да?
– Пап, ты где? – В голосе моем звучала какая-то требовательность и твердая уверенность, что он сейчас где-то здесь магическим образом появится. Батёк очень удивится, что я притащил домой девчонку.
Ответа не было. Безжизненность обволокла.