Ты здесь живёшь?
Шрифт:
В скором времени фрёкен Дуна внесла столовые приборы, тарелки, бутылку красного вина, рюмки, говяжье филе под соусом, с овощами и прочим гарниром.
— Ты свободна, милая Дуна, — сказал председатель секретарше, когда та накрыла стол. — Дам-ка я тебе отгул завтра до обеда. Устраивает?
— Очень. Приятного аппетита. — И она, покачивая бедрами, удалилась.
— Хорошо, когда есть секретарша, — заметил Оулицейский, принимаясь за еду.
— Ты хочешь сказать — хорошая секретарша, — поправил председатель и разлил вино по рюмкам.
—
— Угощайтесь, друзья, угощайтесь, — произнес Сигюрдюр вместо ответа. — Еда поднимает настроение и облегчает мышление. А именно это нам сейчас и нужно.
Лица собеседников помрачнели. Однако постепенно мрачность сменилась выражением сосредоточенности и воли к победе в сраженье с говядиной, овощами, соусом и вином.
Но вот пастор отрыгался, отдышался, вытер рот и сказал:
— Итак, милый Сигюрдюр, о чем речь?
— Н-да, — протянул Сигюрдюр, — вот какое дело. Книжку вы не читали, нет. Ну, взглянем.
Он принялся листать книгу. Полицмейстер и пастор следили за ним сначала разочарованно, затем со все возрастающим интересом.
— Убери-ка со стола, Преподобие. Не трудно будет? А я тем временем главку хорошую подыщу.
Когда пастор уже почти справился с поручением, Сигюрдюр задал ему прямой вопрос:
— У тебя есть “Kjaerlighedens billedbog”?
— Есть что? — переспросил пастор.
— «Иллюстрированная книга любви».
— Ничего себе вопрос, — сухо заметил пастор и сел.
— Ну так есть?
— При чем тут это?
— Есть или нет?
— Может быть, и есть несколько выпусков. Но я не понимаю, какое это имеет отношение к делу.
— Восьмой том. Есть он у тебя?
— Восьмой том? Это, видимо, тот, где… Да, возможно.
— Та-ак, — произнес председатель и обратился к полицейскому: — Оулавюр, ты садишься за руль пьяным?
— Да ты что? — ответил комиссар полиции Города, дернув головой. — Только этого мне еще не хватало!
— Ты уверен?
— Такими глупостями я не занимаюсь. К чему ты это все?
— Помнишь собрание клуба «Ротари» в сентябре?
— Нн-н-да.
— Ты приехал тогда на полицейской машине.
— Да, помню. Прямо с дежурства.
— А домой как уехал?
— Домой? Взял да и поехал, когда собрание кончилось.
— А как?
— Вот этого не помню. По-моему, я…
— По-твоему, что?
— Какое это имеет отношение к делу?
— Как ты уехал?
— К чему эти расспросы? Спятил ты, что ли? При чем тут как я уехал с собрания? Да и не твое это дело.
— Это довольно важно — для тебя. Если откроется, что ты ездил на полицейской машине пьяным, ты запросто можешь потерять должность, право на социальное обеспечение и, следовательно, пенсию.
— А кто сказал, что я ездил пьяным?
— Такие дела, ребята. Такие дела.
Сигюрдюр Сигюрдарсон встал и прошелся по кабинету. Вытянул длинную шею, поднял круглую голову, сложил огромные медвежьи
Преподобие и Оулицейский оставались на местах. Неподвижные и растерянные, они больше походили на телят, нежели на государственных служащих, но все же больше на государственных служащих, нежели на людей.
Находившись, председатель остановился перед собеседниками, наклонил голову, выпятил живот и засунул большие пальцы в жилетные карманы. Некоторое время он молча раскачивался, словно стоял на палубе корабля, попавшего в открытом море в сильную качку: пузо вперед — задница назад, пузо вперед — задница назад.
Наконец он заговорил.
— Об этом говорится в книжке.
— О чем говорится в книжке? — спросил полицейский.
— Что у меня есть “Kjaerlighedens billedbog”? — спросил священник.
— Вот именно, — ответил Сигюрдюр. — И о том, что наш милый Оулавюр вдребезги пьяный ехал домой с собрания «Ротари», и о многом-многом другом. Видите ли, книжка эта несколько странная. Ее словно кто-то из вас написал. Или же я. Хотя от этого ничего бы не изменилось. Да и никто из нас ее не писал. Это ясно как божий день. Однако книжка существует — к великому сожалению. Потому-то мы и собрались.
— Кто автор? — спросил Преподобие.
— Сволочь какая-то. Наверное… — полицейский не договорил.
— Автор книжки не из Города, — сказал Сигюрдюр. — Зато его можно вскоре ожидать здесь, и вы знаете, как его зовут. И думается мне, написал он ее не без чьей-то помощи.
— Немыслимое дело, — высказался пастор. — Совершенно немыслимое. Живет отсюда за тридевять земель и, насколько известно, никогда здесь не бывал.
— Не понимаю, — покачал головой полицмейстер.
— Это, друзья, еще не все, — продолжал председатель. — Далеко не все. В книжке рассказывается о наших личных делах. О собрании в клубе «Ротари» и о заседании правления Рыбопромысловой компании. И о многом другом, что происходит у нас в Городе — о важном и о пустяках. Например, об Оулавюре, парнишке с траулера, по кличке Оули Кошелек. Почти ничего автор не пропустил, и, похоже, все правда. По крайней мере в основном, хотя кое с чем, естественно, можно поспорить.
Мало того. В ней и предсказания есть.
Не ухмыляйтесь.
Я выяснил, что набирали книжку примерно в это время в прошлом году, хотя выпустили нынешней осенью или зимой. Однако, как я уже говорил, в ней рассказывается, как ты в сентябре ехал пьяный домой с собрания «Ротари» и о заседании правления Рыбопромысловой компании, которое состоялось в тот же день. Более того, в ней рассказывается о вот этой нашей сегодняшней встрече. Слово в слово. О том, что ты, Преподобие, опоздал, что приехал ты на велосипеде, что разговаривал с Гисли, что не пожелал побеседовать с его женой, что рассказал ему о книжке, а он сказал, будто бы каждый получает по заслугам или что-то в этом духе. Неслыханное дело.