Ты здесь живёшь?
Шрифт:
Сборщик. Я собираю подписи.
Пьетюр. Подписи! Я никогда ничего не подписываю. Никогда в жизни. Подписал однажды. Вексель, понял. Больше такого не сделаю. А что за подписи ты собираешь?
Сборщик. Под протестом против клеветнических писаний о нас, жителях Города.
Пьетюр. Ага. Знаю я это. Хитрое дело. Народ не должен привыкать писать о чем угодно, хотя бы ему и было кое-что известно. Не все сразу берут это в толк. Как сказал в прошлом году у нас на собрании союза председатель о похожем деле: Рим спалили не за одну ночь. Да, именно так он и сказал. Так что там у тебя на твоей бумаге?
Сборщик. Прочитать?
Пьетюр.
Сборщик читает.
Пьетюр. По-моему, вы перестарались. Нет, не подпишу. Никогда ничего не подписываю. Никогда.
Сборщик. Вам не кажется, что он получил по заслугам?
Пьетюр. У меня не было и нет привычки учить других уму-разуму. Если мне что-нибудь не по душе, я молчу или ухожу. Так я поступил в прошлом году, и в позапрошлом, и в позапозапрошлом и так буду поступать дальше. Не подпишу. Точка.
Паудль. Мне нравится, что здесь про свободу говорится. Дай-ка ручку.
Сбор подписей специалистов.
Гисли. Свобода, милый Оулавюр, странное слово. В одних странах говорят, что у них есть свобода, а сами людей в сумасшедший дом сажают. В Америке говорят, у них, мол, есть свобода, и стреляют президенту в башку, а потом обзаводятся другим, у которого есть свобода руководить взломами. В Аравии тоже якобы есть свобода, а множество молодых, красивых женщин заперто в четырех стенах, так что мужчинам, которые провели день, измываясь над другими, с ятаганом в пасти и Кораном на коленях, есть из чего выбирать, чтобы потешить свою плоть. И у нас тоже вроде бы есть гарантированная свобода. А где она? В пушечных жерлах в Кеблавике [24] ? В Рыцарских крестах и орденах Сокола у проповедников, которые непрестанно мелют языком, ничего не говоря по существу, или у избранников народа, которые изображают деятельность, но ни хрена не делают? Или, быть может, великая свобода в том, что народ в нашей стране не голодает, вкалывая часов по двенадцать в сутки? Разве это свобода, если наш дряхлый земляк не может уехать в другое место, потому что у него нет на дорогу денег, а продать свой дом, построив который он надорвался, он по каким-то причинам не может? Разве это свобода, если молодые люди, что были здесь в прошлом году и тихо жили себе в сторонке, работали до тех пор, пока им не на что стало еду покупать, и только за это их отсюда выселили по решению властей. И что это за свобода, если весь город собирается навалиться на одного человека и отравить ему жизнь? Это свобода личности? Это свобода говорить и писать то, что думаешь? Нет, дорогой мой. В гробу я видал такую свободу. Свобода — это как подштанники. Никогда весь народ не оденешь в одни подштанники. Каждому нужны свои, и свобода точно так же каждому нужна своя. Свободу нужно время от времени прополаскивать точно так же, как иногда надо простирывать подштанники. Боюсь, эти ваши подштанники свободы нуждаются в стирке. Очень боюсь.
24
В городе Кеблавике, к юго-западу от Рейкьявика, находится американская военная база.
Оулицейский. Однако именно свобода не давала нашему народу погибнуть тысячу лет. И стремление к свободе.
Гисли. Нет, дорогой мой. Нет народа, которому свобода не дала бы погибнуть. Даже нашему. Напротив, свобода губила народы, а в прошлые века чуть не загубила наш народ, и сейчас она второй раз на пути к этому. Опять же, напротив,
Оулицейский. Но ведь ты свободный человек, Гисли. Разве ты не мастеришь свои глушители и свободен, поскольку ты их в основном не продаешь?
Гисли. Это не свобода, милейший Оулавюр, а причуда хорошо обеспеченного старика.
Оулицейский. Однако ты не против свободы?
Гисли. И против, и за. По моему скромному разумению, мы не обретем свободы, вступив в заговор против одного человека и его свободы. Ваш поход против него — как бы подтверждение слов одного злосчастного политика, который полагал, что лучший способ сохранить свободу — это подавить ее.
Оулицейский. Так ты, стало быть, не подпишешь?
Гисли. Не могу я судить об этой книжке. Не читал ее и потому не знаю, правда в ней или ложь, даже не знаю, существует ли она. У меня свои взгляды, и я их не изменю, что бы там ни говорили.
Оулицейский. И я ее не читал. Но от хороших, надежных людей знаю: это грязная клевета. Поэтому я подписал этот документ, поэтому я стараюсь, чтобы и другие могли сделать то же самое.
Гисли. Мы с тобой разные люди, милый Оулавюр.
Оулицейский. А жена? Ты, милая, подпишешь?
Гисли. Оулавюр, она же ненормальная. Оставь ее в покое. Тронутая, дальше некуда.
Оулицейский. Но читать-то она умеет.
Гисли. Конечно.
Оулицейский. Предполагается, что подпишутся все грамотные, нормальные они там или нет.
Гисли. Да, ума у вас палата. Спроси, однако, ее. Она человек свободный.
Оулицейский. Поставишь свое имя, милая? Здесь. Видишь? Здесь. Да, вот здесь.
Милая. Проклятое центральное отопление. Это все оно виновато.
Гисли. Не удивляйся, Оулавюр. Это ее свобода. Ей ее достаточно.
Оулицейский. Тогда у меня все. Печально, что такой добрый гражданин, как ты, Гисли Гвюдмюндссон, ушел в кусты в столь важном деле. Не ждал, откровенно говоря.
Гисли. И на старуху бывает проруха. Спасибо, что пришел. Нас с женой теперь редко кто навещает.
Оулицейский. Да, пока не забыл. В строительной комиссии лежит бумага насчет твоей мастерской. Общее мнение комиссии, что ее надо бы снести. У тебя есть возражения?
Гисли. Это входит в твою свободу, Оулавюр? Так сказать, шах объявляете? Но нет, не одолеть тебе меня, дорогой мой.
Оулицейский. Мне хотелось, Гисли, чтобы ты знал об этом.
Гисли. Мне разжевывать не надо, и так все понимаю. Мастерская стоит сегодня и будет стоять завтра.
Оулицейский. Когда большинство в строительной комиссии примет решение о ее сносе, она простоит недолго. В демократической стране решает большинство.
Гисли. У вас, Оулавюр, своя свобода, и держитесь себе за нее. Вам она подходит. А я буду сражаться с вами своей свободой. Она мне поможет. И не надейся понапрасну, знай, я не останусь без куска хлеба, если вы и снесете мою мастерскую. Конечно, снести ее не фокус. Но меня вы не сломали. Еще не сломали.
А в связи с тем, что мы так много с тобой толковали о свободе и ты ее здесь представляешь, мне хочется воспользоваться сейчас той свободой, которую дает закон о неприкосновенности жилища, и предложить тебе выйти отсюда. Погода прекрасная: безветрие, снежок. Прошу.